Женя Колбаскин и сверхспособности - Артем Валерьевич Хрянин
Но так продлилось не очень долго, потому что потом началась какая-то сплошная форменная дичь.
Короче, разговаривали мы (то есть, она одна чесала языком) и шли прям возле дороги, по тротуару. И тут, значит, останавливается, резко так, машина рядом. Розовая такая. Реально, розовая с цветочками. Вообще, идиотизм полнейший. А на всю боковину у него надпись такая была: «ТАКСИ ДЛЯ ВЛЮБЛЕННЫХ». Прикиньте? Я тож там офигел.
Остановилось, в общем, это такси, а из окошка рожа бородатая на нас выглядывает.
— Такси, не желаете? — спрашивает эта рожа. — Специально для влюбленных пар.
«Мы, вообще, как бы не влюбленная пара», — говорю про себя и уже хочу сказать этому мужику, что нам не нужно никакое такси и, что мы любим пешком, типа, ходить. Но…
— Жень, давай прокатимся, пожалуйста, Жень, — начала Неллька канючить прям сразу, хотя я даже сказать ничего не успел-то.
Ну и я, естественно, сдался без борьбы. Мне ж нужна была любовь, даже жизненно необходима.
Мы залезли в это, так называемое, такси для каких-то там влюбленных и поехали. А этот хмырина, главное, зубы сразу начал заговаривать. Че-то там навешивает нам, музычку включил и я, короче, забыл даже узнать сколько это удовольствие неприятное стоит- то. А Нелльке, типа, по боку всё было. Она просто кайфовала.
— Здесь, остановите, — говорю водителю, когда мы до центра доехали. А проехали мы, наверное, один километр, не больше.
— Пятьсот рублей, — говорит это наглое рыло.
Прикиньте, пятихатка за какой-то километр недоделанный по мухасранску нашему.
— С чего это? — спрашиваю я у этого хмыря, — По городу же 90 рублей все берут.
— Так-то да, но это же специальное такси для влюбленных, комфорт высокого класса, музыка и все дела.
Я такой смотрю на этот комфорт высокого класса. Повсюду грязь, крошки какие-то валяются, потолок как-будто ногами кто-то пинал, а запах стоит такой, будто мышь в багажнике окочурилась. Да и музон его был вообще, дерьмовый: попса голимая, ахи одни и вздохи, фиг разберешь че поют, тарабарщина одна сплошная.
— Нет, — говорю, — пятьсот — это очень много, сто пятьдесят дам, не больше.
И я вижу, значит, в это зеркало заднего вида, что он глазки свои хитрые сощурил, видать, понял, что я калач не промах.
— Ладно, — говорит, — сто рублей сброшу, четыреста и точка.
Я смотрю на его рожу ухмыляющийся и понимаю, что блефует он. Видать, вообще, на лоха цену назвал, думал раз мы школьники какие-то, то и деньжат родительских содрать можно по-легкому.
— Нет, сто пятьдесят, — сказал я и на Неллю посмотрел. Вспомнил, что она мысли умеет читать. А она такая головой кивает, типа, продолжай, торгуйся.
— Ладно, давай триста пятьдесят и разбежимся, — продолжает он меня разводить.
— Сто пятьдесят и разбегаемся.
— Ладно, не тебе не мне, триста и все.
— Сто пятьдесят, говорю же, у меня денег больше нет.
— Двести пятьдесят и точка.
— Ну ладно, ни вам, ни нам, двести.
— Согласен, — сказал он и даж обрадованно так. Видать, все равно в плюсе остался. Конечно, в два раза больше обычного содрал.
Отдал я ему двести рублей этих, а он еще и удачи нам пожелал. Скотина такая бессовестная.
Не зря я все-таки, когда мелким был с папой по блошиному рынку ходил. Он всегда любил бродить там и покупать всякий хлам старинный, который мама потом выбрасывала на помойку. Но больше всего, видать, он любил торговаться. Всегда торговался, за каждую копейку. Вот мне это и пригодилось. Так, типа, и не знаешь когда, че в жизни пригодится, а вот пригодилось.
— Как ты его уделал! — сказала восхищенно Нелля, когда мы выбрались из этой вонючей машины.
— А то! Спасибо, что подсказала.
— Всегда, пожалуйста.
Ну, я, в общем, думал, что теперь всё: мы нормально погуляем, может, зайдем куда поедим, а то жрать уже хотелось сильно. Но не тут-то было. Не успели мы и полсотни метров пройти, а тут, короче, прям чуть ли не на бошки нам, палатка сваливается. Реально, палатка целая. Я имею в виду, знаете, такие, как на рынках стоят. В них там ещё одежду продают всякую и прочий хлам. Только тут не одежда была, а какая-то бутафория блестящая. Кольца какие-то, цепочки, серьги, браслеты, бусы и прочая бабская муть. А за всем этим, значит, тетка такая стояла, наштукатуренная прям сильно очень, типа, она не косметикой красилась, а эмалью какой-то акриловой, той который заборы красят и всякое такое. И сама она, бабища эта, тож вся была обвешана бусами этими, браслетами всякими, а на каждом пальце у неё по кольцу было, а то и по два даже. Металлолом, короче, ходячий. Ну, в общем, приземлилась она на нас и начала нам втюхивать дичь эту свою.
— Здравствуйте, молодые люди, — говорит любезно так, что аж уши в трубочку сворачиваются. — Подходите, покупайте, золото высшей пробы, очень дешево.
«Ага, золото, конечно, — думаю. — Видать, в магазине все за пятьдесят рублей купила, теперь в тридорога продает».
А Неллька прям сразу побежала такая радостная, и начала там ковыряться, и смотреть на эти, типа, золотые фиговины.
— Вот девушка, сережки, только завезли, новинка, померяйте, — говорит она Нелльке и зеркало ей сразу услужливо подставляет.
Нелля мерит их, смотрит на себя и восхищается, какие же «красивые, великолепные сережечки». А они вообще какие-то обычные и неприглядные, на самом-то деле. И главное, я не пойму, она ж, типо, мысли умеет читать, а тут ей лапшу на уши вешают толстенную такую. «Может, эта женщина разум как-то притупляет», — подумал я. Реально, потому что Нелля там, вообще, как слобоумная выглядела.
— У меня денег нет, — говорит Нелля и грустно очень отдает сережки обратно.
— Молодой человек купите девушке сережки, видите же, как они ей идут, — переключилась на меня бабища эта накрашенная.
«Ага, вижу, конечно, а то, как же».
— Жень, пожалуйста, купи, они такие хорошие, — завела Неллька шарманку, да еще с таким жалостливо-туповатым лицом.
— Сколько они стоят?
— Всего семьсот рублей.
«Всего? Ничего себе, всего. Обувают тут среди белого дня, даж глазом не моргают!»
— Семьсот, а это не слишком дешево для золота высокого качества? — спросил я, хотя можно было спросить и наоборот.
А женщина эта улыбнулась только, да так мило ещё, главное. Её, видать, вообще, ни чем не пробить было.
— Молодой человек, — обращается она ко мне вежливо очень, и ещё, типа, с грустным таким
