Оккульттрегер - Алексей Борисович Сальников
– Так вот, – сказала Прасковья. – Сейчас правда закинь Ольгу и меня к вам домой, у вас ведь частный дом?
– Да, да, – подтвердил Василий.
– Пусть Ольга…
– А что сразу Ольга? – внезапно возмутилась та.
– Потому что я сегодня еще раз в голом виде щеголять не собираюсь, а все, что на мне, будет в крови заляпано, да и не только в крови, – твердо заявила Прасковья. – Подбери мне какую-нибудь одежду, какую не жалко. И пол там застели у вас в подвале какой-нибудь клееночкой. Надеюсь, в доме наточены ножи?
– Да у нас ружье есть, – сказал Василий. – Но Гале, чтобы взрослой стать, сколько раз тебя надо убить? Ты сама ребенком станешь…
Прасковья злорадно усмехнулась:
– Не до такой степени, ребята, я собираюсь молодеть. До подростка несколько лет накинем, и хватит с нее пока. А потом я к вам Наташку отправлю, ей под тридцатник. Лишь бы Галя сейчас не начала дурковать и выделываться.
– Вот да! – хором подтвердили Вася и Ольга.
– А если что, пакуйте ее с Иваном Ивановичем, – сказала Прасковья. – Что вы, два взрослых мужика, с ребенком не справитесь? А там уж как-нибудь придумаем, чтобы она пальцем на спусковой крючок нажимала. Тоже привяжем, что-нибудь такое. Главное, чтобы она сейчас, пока мы едем, не догадалась, к чему все идет, и не свалила бы погулять.
– А вот и наш домик трех поросят! – с гордостью сказал Василий и притормозил.
– Ладно, Нуф-Нуф, аккуратнее там, – предостерегла Василия Ольга.
Она, Прасковья и гомункул вошли в дом, где их встретила девочка-демон лет тринадцати, в которой не было подростковой несуразности, угловатости, правда, ростом она была с Василия, так что и Ольга, и Прасковья, и уж тем более гомункул смотрели на нее снизу вверх, а Прасковье захотелось сказать: «Здравствуйте, тетенька, можно мы зайдем?»
– Ой, ты на гитаре играешь? – сказал гомункул, поглядев на руки девочки.
– Я бы даже сказала, «на гитарах», – заметила Ольга, а дети пропали в глубине дома.
Ольга и Прасковья прошли на второй этаж, где в комнате, специально выделенной под вещи, Ольга стала предлагать Прасковье одежду, пригодную для расстрела, но все эти штаны, джинсы, кофточки и сорочки были лучше, чем все то, что было надето на Прасковье.
– Слушай, – не выдержала Прасковья. – А можно я в своем поумираю, а потом возьму вот это, вот это вот…
– Господи, да бери все что хочешь! – порозовев от удовольствия, сказала Ольга. – Могу еще сережки тебе подкинуть. Колечко какое-нибудь!
– А знаешь, давай! – вздохнув от стыда перед своим стеклянным потолком, решилась Прасковья и пошутила: – Так сказать, на память!
Василий позвонил и сказал, что все в порядке. Галя едет добровольно.
– Хоть что-то пошло так! – заметила Прасковья, а у Ольги спросила: – Где тут у вас трусы с лифчиком бросить, чтобы никто не спотыкался?
– В ванной, наверно, – сказала Ольга.
– Надеюсь, она у вас не черная?
– Ой, вот тут можешь быть спокойна. Обыкновенная белая, обыкновенней некуда.
Как на грех, захотелось есть – от волнения ли, либо от того, что как встала, так ничем и не перекусила: сначала боялась, что стошнит от страха, затем уже из чистого упрямства, от злости на Галю. «Ничего, – подумала, – будем надеяться, что Галя быстро отстреляется». Очень не хотелось дополнительно грязи на клеенке.
В доме бесов оказался обширный, прекрасно, будто для съемок, освещенный подвал с котлом для отопления и нагрева воды. По периметру подвального потолка находились маленькие прямоугольные щурящиеся окна, занесенные снегом. Обычной пленки для теплиц у чертей не нашлось. Ольга принесла огромный рулон упаковочного пузырчатого полиэтилена.
– А мы переезжали когда, вот и осталось после мебели, – с наигранной веселостью сказала Ольга, при этом смотрела виновато и благодарно.
– Пойдет! – ответила Прасковья с той же интонацией и, чтобы не остаться в долгу, принялась помогать. – Ох и завалю я тут вам все. Прямо жалко. Жаль, на улице нельзя пошмалять. Или можно? У вас фейерверков не осталось? Замаскировали бы как-нибудь шум.
– Еще не хватало! – испугалась Ольга. – И так жуть, чтобы это еще в сюрреализм превращать! Отмоем уж, не облезем.
Прасковья немного удивилась ее испугу:
– А ты, когда то одно, то другое, ты в тылу, что ли, всегда была? Ну, когда всякие войны?
– Да, – помолчав, ответила Ольга. – Только в Гражданскую не удалось отсидеться. Причем, знаешь, так насмотрелась тогда на чехов, что до сих пор они у меня не вызывают умиления, как у всего остального мира. Даже Гашека так до сих пор и не прочитала, рекламу переключаю, если там пивные эти закосы про чешских пивоваров.
– Ничего себе ты впечатлительная, оказывается, – слегка удивилась Прасковья, с удовольствием лопая пузырьки расстеленной по полу пленки, пока Ольга, умело орудуя ножницами и строительным скотчем, обклеивала один из углов подвала.
– А вот и мы! – пахнув холодом, ввалился к ним Василий, а за ним такие же холодные Иван Иванович и Галя.
В локтевом сгибе Василия уже лежало переломленное ружье, в которое он совал патрон. При этом он обивал заснеженные ботинки об пол, Иван Иванович тоже стал топать на пороге, Галя же смотрела на них со странной улыбкой, снимала куртку и развязывала лямки на шапке в виде головы хаски. Голубые глаза хаски и темные глаза Гали были одинаково бездушны. Пальто и шапку Галя бросила прямо на пол и осталась в шерстяных бордовых штанах и кофте, покрытой горизонтальными пастельными полосками. Мягко переступив сапогами цвета фисташкового мороженого, Галя сказала:
– Лично я готова. Только окна здесь приоткройте, а то оглохнем к херам.
Пока Василий обегал подвал по периметру и крутил ручки пластиковым окошкам, Прасковья, слегка рисуясь, опустилась на полиэтилен, села, откинувшись на прямые руки.
– Ой, нет, я пойду, – пропищала Ольга испуганно. – Меня и так тошнит.
– Погоди-погоди! – крикнула Прасковья, будто застрелить ее должны были сразу же, как только дверь за Ольгой закроется. – Мобильник мой возьми!
Василий отдал Гале заряженное ружье, а она со знанием дела приняла его в руки, покачивая опущенным к полу стволом, подошла к Прасковье; следом за Галей к Прасковье подошел и Иван Иванович.
– Я поскорее постараюсь тебя воскрешать, не волнуйся, – сказал он.
Испытывая явное удовольствие от процесса, Галя сначала навела ружье Прасковье в сердце, потом поводила стволом возле ее глаз.
– От отдачи не улети, – предостерег Василий.
– А ты не обосрись там, – ответила Галя хладнокровно и положила палец на спусковой крючок, после чего уткнула ствол в нос Прасковьи.
– Не наглей, – сказала Прасковья.
– А ты не рисуйся, – сказала Галя.
Она отступила от Прасковьи где-то на пятую часть своего детского шага, пугающе отработанным движением повернула оружие в сторону Ивана Ивановича, так что никто даже и охнуть не успел, крикнула:
– Бах!!!
Иван Иванович заметно вздрогнул и побледнел. Прасковья стала подниматься со словами:
– Да зря это все, блядь, с этой мелкой поехавшей сучкой…
А Галя, почти не глядя, наставила ружье в голову
