Сергей Лукьяненко - Шестой Дозор
– Напился, что ли? – спросил Гесер.
– Шеф, это нечестно, – возмутился я. – Гаишник такое заявлял, но вы-то…
– Да у тебя рожа такая, будто ты только что пил, – буркнул Гесер, и я твердо решил, что, если все обойдется, пойду к косметологу. Что ж у меня такое с лицом?
– Вот. – Я протянул ему бокал. – Все, что собирался употребить.
Гесер понюхал коньяк, нажал на кнопку вызова стюардессы. Та возникла рядом немедленно – и тут же растерянно заметалась взглядом по сторонам.
– Это бизнес-класс, пройдите на свое место… – жалобно попросила она.
– Вы же умная женщина с хорошей памятью, Раиса Алексеевна, – сказал Гесер. – Вы помните всех прошедших мимо пассажиров и знаете, что меня на самолете в момент взлета не было.
Стюардесса растерянно улыбнулась.
– Это ровно такой же случай, как девчонки рассказывали в училище, – продолжал Гесер спокойно. – Пассажир из ниоткуда. Не надо бояться, это действительно хорошая примета, рейс пройдет без происшествий. Меня здесь не будет через четверть часа. Принесите мне бокал коньяка и пятнадцать минут посидите в своем закутке.
Стюардесса кивнула, метнулась вперед, звякнуло стекло, потом она возникла снова – с полным бокалом коньяка.
– Все будет хорошо, – буркнул Гесер. – И у Дарьи Леонидовны доброкачественная опухоль, не волнуйтесь за нее. Все, идите.
– Гесер, к чему это позерство? – спросил я, когда стюардесса Раиса Алексеевна исчезла. – Тебе проще было внушить ей, что ты пассажир. А ты читал ее память, проверил судьбу… Кого?
– Тетка. Но она ее воспитала, почти как мать.
– Так зачем?
– А зачем глава московских ведьм работает воспиталкой в детском саду? – спросил Гесер. – Елозит шваброй по грязному полу и вытирает детям грязные попы? К чему Хена помимо Инквизиции работает волонтером?
– В организации по защите животных? – не удержался я.
– В госпитале для неизлечимо больных психически. Антон, все мы, и Светлые, и Темные, в той или иной мере нуждаемся в показухе. Мы все отрицаем свою человеческую сущность, но при этом возимся с людьми, помогаем им… Или вредим им… И красуемся перед ними.
– Даже вы, Борис Игнатьевич.
– Даже я, Антон.
Мы помолчали, глядя друг на друга. Молча свели бокалы. Выпили по глотку коньяка. Басовито гудели моторы, Гесер поморщился, повел рукой – и звук ушел куда-то, оставшись на грани слышимости.
– Я уже старенький, глуховатый, шума не люблю, – пояснил Гесер.
– Трах-тибидох… – сказал я.
– Это ты к чему? – нахмурился Гесер.
– Да так… Посмотрите как-нибудь фильм «Старик Хоттабыч».
Гесер ничего не ответил. Вопросительно смотрел на меня.
– Зачем вы сюда? – спросил я. – Наверное, трудно так, прямо в летящий самолет…
– Не то слово, – сказал Гесер. – Но он пролетал над Прагой, был в поле зрения, это сильно облегчило работу.
– Шеф, я завтра планирую вернуться.
– Понимаю. Почему ты мне не доложился?
Я пожал плечами.
– Принимающий обличья. Зеркало. – Гесер кивнул. – Да, это вариант. Мы разрабатываем его с самого утра. Наряду с оборотнями это основная рабочая версия. Но раз оборотни отпали, то мы сосредоточились на Зеркале.
– И не сказали мне? – поразился я.
– А зачем? – удивился Гесер. – Антон, ты не герой-одиночка. Ты работаешь в команде. И то, что твои жена и дочь, да и ты сам замешаны в происходящем, ничего не меняет. Ты часть команды! Понимаешь? И ты не должен срываться посреди рабочего дня и уноситься в Париж, по делу, срочно!
– Гесер, там Егор.
Гесер вздохнул.
– Я знаю, Антон.
– Это мальчишка, которого ты… Мы использовали. Подставили.
– Антон, он один из нас. Слабоуровневый Иной, потенциально – Светлый. И, потенциально, Зеркало. В той ситуации, которая, напомню, привела к твоему браку со Светланой и рождению Надежды, нам нужно было использовать кого-то.
– Взяли бы взрослого.
– Нужен был неинициированный Иной с потенциалом зеркального мага. Они нечасто встречаются.
– Гесер, это аморально!
– Аморально, когда идет война и по городам работает артиллерия и бомбардировщики! – рявкнул Гесер. – Аморально, когда люди называют людей недочеловеками и загоняют в концентрационный лагерь. Привлечь для полицейской операции несовершеннолетнего, с которым, заметь, ничего не случилось, – вполне допустимо.
– Он в итоге отказался становиться Иным.
– Пятнадцать процентов в среднем отказываются, – сказал Гесер. – Не он первый, не он последний.
– Он по-прежнему Зеркало? – спросил я.
Гесер кивнул:
– Да, Антон. Это его судьба. Тут уж ничего не поделать. Если он станет Иным – он утратит эту судьбу. Но он же отказался.
– Есть еще неинициированные Иные с неопределенной аурой? – спросил я. – Способные стать Зеркалом?
– Ищем, – ответил Гесер. – По всему миру ищут.
– То есть нет? – уточнил я.
– Я был уверен, что в каком-то Дозоре окажется такой на примете, – сказал Гесер. – В конце концов, Зеркало не обязано быть одно. Егор жил себе, поживал, а в Москву приехал Виталий Рогоза.
– Он приехал после того, как Егор отказался становиться Иным, – заметил я. – Возможно, способность «плавающая». Перескочила с Егора на Виталия, потом с Виталия обратно на Егора…
– Икота-икота, перейди на Федота, с Федота на Якова, с Якова – на всякого, – буркнул Гесер. Сделал глоток коньяка. – Мы ищем, Антон.
– Но никого не нашли, – сказал я.
– Да. И поскольку версия «Зеркало» стала у нас основной – нам нужен Егор.
Я кивнул.
– Антон, отправляйся домой, – мягко попросил Гесер. – Ты все здорово и быстро сообразил. И быстро нашел. Но теперь позволь мне поговорить с парнем.
– Вы с ним говорили шестнадцать лет назад? – спросил я.
– Антон!
– Гесер, это моя операция, – сказал я. – Отправляйтесь в Москву. Думайте над остальными пунктами. Выясняйте про Двуединого – кто он и что он. А Егор – на мне.
– Ты убедишь его прийти к нам? – спросил Гесер.
– Нет, я дам ему выбор.
– Антон, я приказываю… – начал Гесер.
– Борис Игнатьевич, вы не можете мне приказывать, – сказал я. – Во-первых, я равен вам по силе и веду собственное расследование на основе собственных данных и предположений. Отбирать у меня мое дело вы не вправе.
– Во-вторых? – спросил Гесер.
– Я могу уйти из Дозора в любой момент.
– Есть «в-третьих»? – уточнил Гесер.
– Попробуйте только меня остановить, Великий, – сказал я.
Гесер вздохнул.
– Нет, все-таки пока человек не проживет Иным лет двести, с ним очень трудно иметь дело. Хорошо. Работай. И учти – нам не нужен Светлый Егор. Нам нужен Егор – потенциальное Зеркало.
Он залпом допил коньяк, поставил бокал на подлокотник между нашими креслами.
И исчез.
Я вздохнул и закрыл глаза. Потом открыл один глаз и покосился на подлокотник. Бокал Гесера, из которого он пил, был полон.
Все-таки это была иллюзия, а не шеф во плоти. Просто очень-очень тщательная иллюзия.
Я взял бокал Гесера и выпил одним глотком. После чего закрыл глаза и уснул.
* * *Контроль таможенный, контроль пограничный, контроль для Иных… Я вышел из Шарля де Голля, встал в хвост коротенькой очереди к такси и набрал дежурного.
На связи по-прежнему был Павел.
– Что, уже в Париже? – с нескрываемой завистью спросил он. – Тепло там у вас?
– У них. Да уж, теплее, чем у нас. Плюс пять примерно. Где Егор?
– Тебе адрес?
– Нет, мне надо знать, где он сейчас. Точнее – где будет через час.
Паша картинно вздохнул:
– Предупреждал бы заранее… Через час Егор будет ужинать поблизости от здания Биржи. Учти, это не предвидение, это перехват его разговора. Он встречается с каким-то другом, они собирались пообедать.
– Ух ты, – сказал я. – Красиво живут простые русские фокусники! Селятся в Париже, ужинают в центре…
– У него на счете меньше сотни евро, – скептически сказал Паша. – Так что – фокус не удался.
Подошла моя очередь, я сел в такси, попросил:
– Emmenez-moi a Bourse de Paris, s’il vous plait.
Не знаю, выглядел ли я похожим на человека, который примчался из Москвы в Париж, чтобы срочно что-то сделать на Бирже. К примеру – продать пару нефтяных месторождений, а купить завод по производству одеколона и виноградник.
Наверное, все-таки нет.
Пару раз темнокожий водитель пытался завязать со мной разговор. Спрашивал, первый ли раз я в Париже, откуда прилетел и нравится ли мне во Франции. Я отвечал односложно, признавшись, что не первый раз, прилетел из Москвы и во Франции мне нравится.
Последнее сразу вызвало симпатию водителя. Настолько, что он принялся напевать что-то о «прекрасной Франции», видимо, абсолютно классическое, ибо даже я эту песню слышал.
Еще лет сто назад, наверное, такой французский патриотизм темнокожего человека воспринимался бы с иронией. Сейчас – в порядке вещей.
Может, стоило и Иным раскрыться? Ну, в пятнадцатом веке – рано, нас бы жгли на кострах. И в двадцатом могло нехорошо получиться. А в двадцать первом-то чего? Гомосексуализм – можно и почти что нужно. Черный, желтый цвет кожи – прекрасно. Отсутствие конечностей, тяжкие болезни – повод максимально втянуться в общественную жизнь. Любые религии, почти любые убеждения (ну, конечно, если ты в Европе проживаешь).
