Сказки из Тени, или Записки Пустоты - Кирилл Борисович Килунин
Учитель русского и литературы, необычайно сильный человек, не способный повысить голос, занимающийся на досуге гипнозом и написанием сказок…, я расскажу сначала о нем, наверное, потому что все еще помню его тишайший голос…
4
– Тот человек возвращался домой очень усталым, отработав тяжелую смену в горячем цехе, отстояв, положенные семь часов у плавильной мартеновской печи, и просто решил срезать свой путь через овощной рынок, по осени расположившийся у старой полуразвалившейся церквушки Петра и Павла, что на площади Молодых коммунаров. Старики в китайских спортивных костюмах, подростки в майках и шортах, толстые грудастые бабы в цветастых сарафанах, все наперебой пытались продать свой нехитрый товарец, расхваливая прелести экологически чистого натурального продукта. Тому человеку, было совершенно безразлично. Что редиска выращенная на приусадебном участке в Новых Лядах, гораздо полезнее одноименного овощного суррогата, высаженного колхозом Рассвет, и взлелеянного с использованием всевозможных гадких пестицидов. Ему было все равно. Пока…, не те странные слова, произнесенные чахлой старушкой божьим одуванчиком, одетой в коричневую вязаную кофту, холщовую юбку до пят, и белый шерстяной платок:
– Сны, кому ж сны. Сны, любые, взаправдашние, забываются и исполняются. Недорого возьму. Не хочешь касатик, сон себе хороший прикупить? – тот человек сначала удивился.
– Ты, бабулька, никак снотворным торгуешь, травка какая, я бы взял, сплю, что-то плохо в последнее время…, после того как жена ушла, и переехал жить в общагу, соседи такие шумливые попались, черти…
– Да ты что соколик, какая травка, снами я торгую, покупай. Не бойся, товар хороший, – старушка ласково, словно живое существо погладила большой картофельный куль, ютившийся у ее ног.
– И по чем, – тот человек улыбался, в сны, он никогда не верил.
– Не дорого отдам, сто рублев за штуку.
– Однако…
– Да не дорого, сынок. Сны то, какие хорошие, одно загляденье…
Не то чтобы, тот человек совсем не поверил, он просто рискнул на половину, заплатил старушке полтинник и получил из ее трясущихся морщинистых рук нечто серое, похоже одновременно на сгусток тумана и мокрую вату, нечто тут же растаяло уже в его руках. Но человек остался доволен, когда шел к себе домой он думал о том, что «всего, что хочется, за деньги не купишь».
*
В эту ночь ему явилась его школьная любовь. На ней было именно то выпускное платье, белое, словно наряд невесты. Это были те же карие всепрощающие глаза. Однако, тогда она не смогла его простить… Он так старался забыть причиненное ей зло. Что, наконец, это у него вышло. Именно тогда он позволил себе завести семью – жениться, стать отцом. Но теперь, когда он снова один, память вернулась, вернулась Эльга, так ее звали…
– Я простила тебя Иван, – и это было его прошлое имя. – Между нами нет больше зла. Все проходит, и это прошло… Я люблю тебя Вани-сан.
– Ты моя цветущая сакура, как жаль, что это всего лишь сон. Я даже не знаю где ты…
– Ты ошибаешься, все это правда. Я проведу, покажу тебе дорогу в мой дом, когда ты очнешься, то вспомнишь весь путь, и дом тот станет нашим, нашим новым домом. Хочешь? Веришь?
– Верю и хочу.
– Тогда дай мне твою правую руку.
Иван шел босиком по пустынным холодным улицам, спящим мертвецким сном, она… все время только рядом, на высоких каблуках в своем белом выпускном платье, как будто не было меж ними его сотворенного зла и десяти лет разлуки. В этом городе они никого не встретили, пустота, не было даже света в окнах. Незнакомый город, но все эти улицы были знакомы ему, так, же как и город, кажется еще чуть-чуть, и он вспомнит его название. Эльга, всем телом прильнула к его широкой груди, глаза ее были спокойны, только губы чуть-чуть дрожали.
– Тебе холодно, милая?
– Нет, ты…, ты слышишь эти голоса, они зовут меня. Пожалуйста, не отпускай, не отпускай мою руку…, и никогда не бросай меня!
– Не бойся, может это просто голоса ангелов.
Эльга улыбнулась. Ее внезапная истерия угасла, так же мгновенно и внезапно, как и вспыхнула. Она даже что-то хотела произнести в ответ, но именно в этот самый миг в его лицо ударил ледяной порыв совершенно черного ветра…, пропали все звуки и краски, и наступила пустота. И не было больше с ним Эльги, только гигантский черный экран наполненный пустотой, посреди которого висели пылающие красными всплесками, неоновые буквы: КОНЕЦ. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
Иван очнулся в холодном поту, и еле дождался рассвета, он выпил пять банок пива одна за другою, совершенно не чувствую вкуса. Оделся как зомби. И пытаясь заставить себя ни в коем случае не спешить, тронулся в сторону овощного рынка. Кажется, весь этот мир тронулся вместе с ним… Старики в китайских спортивных костюмах, подростки в майках и шортах, толстые грудастые бабы в цветастых сарафанах, все наперебой пытались продать свой нехитрый товарец, расхваливая прелести экологически чистого натурального продукта.
Чахлая старушка – божий одуванчик, одетая в коричневую вязанную кофту, холщовую юбку до пят, и белый шерстяной платок стояла на том же месте, у ее ног ютился большой картофельный куль:
– Кому капусту, свежую капусту, – вещала она.
– А сны, бабушка. Я хотел бы купить у тебя сон. Можно даже просто половину, ту вторую, я был вчера здесь, отдам любые деньги, все, что у меня есть, у меня есть мало, но я отдам все…,– Иван упал на колени и заплакал как ребенок, навзрыд. Как, будто еще не понимая, что в этом мире всего никогда не хватит на всех, и всего за деньги не купишь.
– Ну что ты родиночка, – старушка ласково гладила его взлохмаченные после сна волосы. – Хочешь, капустки возьми, за так. Что же вы все молодые таки горемычные, – бабка вздохнула. А Иван, поднявшись с колен, не замечая больше никого, побрел домой, сжимая в руках подаренный бабкой зеленый вилочек капусты, безнадежно пытаясь вспомнить то название города, то лабиринты улиц, которыми вела его Эльга, в его незавершенном сне, купленном наполовину…
5
ВОТ ТАКИЕ СТРАННЫЕ СКАЗКИ рассказывал мой учитель русского языка и литературы. Его смерть, как и жизнь не была похожа на сказку. Про его жизнь я знал меньше, чем про его смерть. Даже имя его незримо стерлось из памяти, осталось лишь прозвище, данное ему нами – такими милыми в своей непосредственности и такими жестокими детьми, КИНГ-КОНГ. Большая обезьяна… Мне было тогда всего двенадцать лет, и я
