Руки, полные дождя - Мэй
Анубис секунду молчал, прислушиваясь к своим ощущениям. Или покачал головой, но потом спохватился, что Амон этого не видит.
– Нет, ничего такого. Ни со мной, ни с Дуатом. Гор тоже здесь и не чувствует воздействия.
Анубис называл брата «Хару», то ли потому что ему до сих пор привычно старое имя, то ли из упрямства. Сейчас он назвал его Гором, значит, его мысли далеки.
Или он беспокоится.
Пришли Гадес и Персефона. Первый о чём-то вполголоса переговаривался с остальными на кухне, Амон не прислушивался, а Персефона присела рядом. Легонько коснулась плеча Амона:
– Мы только узнали.
Она замялась, явно не зная, что ещё сказать. Её пальцы переместились на чашку с остывшим чаем, она забрала её и через некоторое время принесла новую.
Чай не согревал. Амон и себя ощущал таким же: остывшим, с воспоминанием о запахе и вкусе. С холодом эмоций, которые заменили панику. Ровная гладь.
Она дрогнула, когда появились Нефтида и Эбби. Первую сразу можно было услышать по перезвону браслетов, вторая подошла к Амону. Её ладони легли ему на виски, она подняла его лицо, и Амон мог предполагать, что Эбби заглядывает ему в глаза, пытается разглядеть, что он видит.
– О, Амон-Ра…
Она иногда так его называла, хотя Амон не любил полное имя, оно напоминало о том, что он должен быть мудрым и нудным главой пантеона. Вот уж кем он точно себя не ощущал.
Какой из него глава?
Хотя бы прикосновения Эбби не обжигали, это было бы уже слишком. Нефтида как-то сказала, что дело в том, что им обоим нужно принять друг друга до конца, тогда ничего подобного не будет происходить. Амон не очень понял и думал разобраться позже.
Теперь – если это позже вообще наступит.
Эбби предложила пойти в комнату, но Амон упрямо замотал головой. Он не хотел вставать и куда-то идти. Тут привычно и безопасно. Выпуклости под пальцами складывались в цветы.
– Инпу?
– Я здесь, Амон.
Нефтида зажигала горько пахнущую траву и, кажется, кидала камушки, но Амон не был уверен в том, что правильно понял звук. Зато хорошо ощущал силу, ненавязчивую, бархатистую, пахнущую ночными цветами.
Амон понял, как здорово её цветы сочетаются с бальзамическим ощущением Анубиса.
– Это не ритуал, – наконец сказала Нефтида. – Я не уверена… кажется, это последствия того, что силу Амона использовали, когда он был заперт. Гекате явно кто-то помогал, она бы не смогла сама… она использовала много.
– Когда вернётся зрение?
Амон не мог понять, кому принадлежит голос. Гадесу? Сету? Зато хорошо распознал долгую паузу. И неуверенность в ответе Нефтиды:
– Я не знаю.
Амон улёгся прямо на диван. Под щекой были всё те же узоры. В другой момент это казалось бы неприятным, но Амон радовался хоть что-то ощущать. Эбби села рядом, одна её рука обнимала за плечи, а другой она перебирала волосы Амона.
Он слышал голоса, вроде бы дальше в коридоре. Засыпая, почти не понимал слов.
– Сет твой маяк. А ты маяк для Амона.
– Я не особо свечу.
– Ты принц мёртвых. Ты сияешь тьмой.
Амон уткнулся в Эбби, пробормотал ей что-то, не уверенный, что она поймёт, но Эбби крепче сжала его плечо. Когда-то очень давно он считал, что все змеи холодные, и очень удивился, когда Сет рассмеялся, а потом поймал одну и дал ему погладить. Она была гладкой, тёплой и очень приятной.
– Инпу?
– Я буду здесь, когда ты проснёшься.
Кладбища осенью пахнут подгнившими цветами.
Теми самыми, что приносят люди под шелест опадающих листьев, отдавая дань мертвецам перед тем, как начнёт падать первый мокрый снег. Лепестки питаются дождём, обращаются тленом, что возвращается в землю.
Луиза сидела на автобусной остановке, и за её спиной, за пластиком и низкой каменной оградой ютилось между домов кладбище Стритэм. С гниющими цветами, закрытыми воротами и тёмными силуэтами надгробий в ночи. Даже не оборачиваясь, Луиза помнила, какие густые тени от камней и памятников из-за светивших фонарей.
Кладбище закрывалось в четыре часа дня, так что народу на улице почти не было. Луиза не могла с уверенностью сказать: она больше принадлежит живым или мёртвым по ту сторону ограды.
Предпочитала называть себя Луизой, но не забывала, что на самом деле она Макария, богиня блаженной смерти.
Точнее, богиня из-за отца, Гадеса. Её мать была смертной, что и позволило Анубису вернуть её душу, оживить тело. У «полноценных» богов была одна божественная сущность, которая исчезала.
Нечего возвращать.
Луиза думала, что хотела бы быть настоящей богиней. Тогда она была бы, вероятно, мертва, исчезла как некоторые другие, павшие в борьбе с Кроносом. Зато ей не пришлось бы ощущать себя похожей на эти камни за спиной с затёртыми временем именами.
Она наполовину мертва или наполовину жива? Луиза не знала.
После возвращения она плохо чувствовала холод, но морозный ночной воздух легонько пощипывал за лицо, и Луиза спрятала его в большом шарфе, а руки в перчатках под мышками. Легонько коснулась кармана, ей показалось, почувствовала вибрацию телефона. Но тот молчал.
Можно пойти в свою квартиру, всего-то пройти пару домов, но Луиза не хотела. Она снова ощущала себя пустой и застывшей, поэтому час назад написала сообщение.
Она не была уверена, что он приедет. Точнее, уверена, что нет. Но продолжала ждать, пока совсем не замёрзла.
Пока перед ней не остановился мотоцикл.
Луиза не хотела тогда забирать энергию Анубиса, на самом деле не хотела. Но это ощущалось как тепло, как огонь, к которому она так стремилась. Не только от него, от всех богов. Но на Анубиса Луиза ещё и злилась, из-за него она такая. Отмахиваясь от мысли, что без Анубиса была бы мертва.
Луиза потянулась к его теплу и позволила себе немного украсть. Заполнить пустоту внутри себя, растопить холод, согреть руки. И это было прекрасно. С чужой энергией она ощущала себя живой. Пока та не иссякла, оставив холод и ощущение гниющих цветов.
Поднявшись с пластикового сиденья остановки, Луиза подошла к мотоциклу, и звук каблуков её сапог по асфальту казался оглушительным. Она не была уверена, что Анубис не отвернётся и не уедет прочь.
– Я не хотела, – сказала она. – И не буду делать этого снова.
Она врала и догадывалась, что он тоже об этом знал. Даже если сама Луиза не хотела, это желание сильнее неё. Она не сможет сопротивляться.
– Чтобы забрать энергию, мне надо касаться тебя, кожа к коже.
Луиза подняла руки, показывая, что они
