Андрей Посняков - Семейное дело
Что же касается Анисима, то с ним… С ним тоже не всё просто.
– Самый завидный жених области… – Лера закончила портрет, отложила карандаш и несколько секунд с улыбкой смотрела на лицо Чикильдеева. – Это говорит о многом.
Она не ожидала, что старший сын и наследник Андрея Чикильдеева, человека, мягко говоря, неоднозначного, окажется образованным, воспитанным и думающим.
И романтичным.
И не потащит её сразу в койку.
Всё-таки стереотипы изрядно мешают жить.
– Ты действительно такой хороший или играешь со мной?
Пока Анисим был для девушки загадкой. И поведение его казалось тем более удивительным, что его нынешней спутницей была ослепительная столичная блондинка, которая туманила озёрские головы до приезда Леры и… и продолжала туманить сейчас – чего уж скрывать.
В их треугольнике блестящая Эльвира была, конечно же, аристократкой, принцессой. Она, скромная Валерия, – Золушкой. А Чикильдеев, естественно, принцем. И кому тут повезёт? Вопрос интересный, поскольку принц открытым текстом заявил, что принцесса с ним лишь на время.
Телефон тренькнул, сообщив о приходе эсэмэски, девушка посмотрела на экран и улыбнулась:
«Доброго дня! Улыбок!»
Чуть пошловато, но, с другой стороны, – обыденно. Так пишут все, и Ройкин ничем не выделился.
– Ну что ж, улыбок, значит, улыбок.
И тут же – они что, сговорились? Или чувствуют друг друга? – пришла эсэмэска от Анисима:
«Спасибо за необыкновенный вечер».
Тоже без особенного изыска, но всё же не «Улыбок!».
Отвечать ни тому ни другому Лера не стала.
Поставила портреты на стол, прислонив ватманы к стене, показала язык и тому и другому, быстро собралась и выскочила из дома.
Пора в школу.
* * *– Вы позволите? – Шас заглянул в кабинет. – Секретаря нет. Назначила на время, а сама куда-то делась. А я пришёл…
– Вам назначено?
– Я ведь сказал: ушла.
– А вы?
– А я пришёл.
– Так вам назначено?
– Разумеется! Только мне и назначено!
Архитектор проник внутрь, одёрнул пиджак и приятно улыбнулся толстячку в кресле, обладателю круглого добродушного лица и грустных светло-голубых глаз. Наряжен толстячок был в недорогой серый костюм в полоску, розовую сорочку и коричневый галстук с узлом «жена другого не знает».
На фоне лощёного гостя толстячок выглядел довольно просто.
– Позвольте отрекомендоваться: Кумарский-Небалуев Сулейман Израилович, – дружелюбно, но с достоинством представился шас. – Наверняка вы обо мне слышали. И наверняка слышали ещё до того…
– Вы усадьбу Озёрских перестраиваете, – вздохнул директор музея. – Не успел я её в исторические памятники записать. Не успел…
– Мы не перестраиваем, а реконструируем с частичной реставрацией, – обиделся Сулейман. – Между прочим, со всем уважением к исторической ценности. Я лично дерусь, как лев, за воплощение усадьбы в первоначальном виде.
– Пока я вижу только реконструкцию с целью появления бассейна.
– Там много чего появится, – пообещал Небалуев. – Однако, повторяю: первоначальный облик усадьбы мы сохраним.
– Превратите в вертеп.
– Семейный курорт.
– С яхт-клубом.
– Лучше, чтоб сгнила? – неожиданно жёстко осведомился архитектор. – Вам показать, как усадьба Озёрских выглядела год назад? У меня есть файлы в телефоне.
И директор сник.
Юрий Дмитриевич Губин считался в районе человеком упёртым, способным с кем угодно поспорить ради любимой своей старины, и за это его уважали. Именно стараниями Губина власти и меценаты начали постепенно, нехотя, но всё-таки реставрировать старинные дома, возвращая городу знаменитый некогда облик купеческого центра.
– Чайку? – нехотя осведомился Губин. Ну, потому, что негоже гостя не угостить – в старину бы не поняли.
– С удовольствием.
– Маша, будьте добры чаю. – Директор отпустил кнопку интеркома и перевёл взгляд на посетителя. – С какой заботой прибыли, Сулейман Израилович?
– Вы не поверите, Дмитрий Юрьевич, – без заботы, – обаятельно улыбнулся Кумарский. – Руководствуясь исключительно любознательностью.
– Извините? – не понял Губин.
– Занявшись реставрацией…
– Реконструкцией…
– И ею тоже, – не стал протестовать Небалуев. – Так вот, плотно занявшись ими, я волей-неволей погрузился в историю Озёрска и постепенно очаровался ею во всех… гм… всех смыслах. И в конце концов решил обратиться к тому, кто знает Озёрск лучше всех.
– Обратиться с чем? – осведомился вконец запутавшийся директор.
– Со всем, – проникновенно произнёс архитектор. – Я хочу говорить обо всём. Мне интересно…
Кумар, естественно, обратил внимание на странную смерть бомжа на территории городского музея, однако повседневные дела вскоре отвлекли его от судьбы Коряги, и через пару дней архитектор махнул на неё рукой. Не в последнюю очередь и потому, что никаких подтверждений насильственной смерти Коряги не было – полиция молчала, а слухам шас доверял в редчайших случаях. И лишь рассказ прораба о странных ощущениях рабочих заставил Кумара собраться.
Возбуждённый Сулир тут же связал убийство бомжа с активностью вокруг стройплощадки и решил выяснить, что именно искали в музее убийцы Коряги. С тем и заявился к директору, рассудив, что руководителю музея, да ещё и влюблённому в свою работу, не составит труда разобраться, в каких фондах покопались неизвестные.
Как всякий шас, Кумар обладал запредельно скверным характером, мог вывести из себя даже Спящего, причём не пробуждая, однако в интересах дела умел быть и обаятельным, и терпеливым, и остроумным. Тем более весёлых историй из жизни Сулир знал огромное количество, а в случае необходимости и привирал без колебаний…
– И вот торжественный день, приезжает заказчик, за ним десяток инвесторов, от «Бентли» и «Роллс-Ройсов» у подъезда в глазах рябит, телохранители теряются в сигарном тумане. Первый этаж вылизан до блеска: мрамор, бронза, витражи – настоящий дворец. Заказчик доволен, как морской слон у ведра с морской морковью, у инвесторов от улыбок скулы сводит. Заказчик сообщает: «А теперь вы должны оценить потрясающую панораму с крыши…» Они движутся прямо, потом берут левее…
– Не может быть, – простонал догадавшийся Губин.
– Я видел своими глазами! – с истинно шасской честностью сообщил Кумар. – Потом они взяли правее, потыкались в стены и только тогда выяснили, что…
– Не может быть!
– Архитектор позабыл о лифтах!
– А как же заказчик попадал на крышу раньше? – отсмеявшись, спросил Губин.
– На временном грузовом лифте, – объяснил Сулир. – Который к стене пристраивают. – Выдержал паузу. – В девяностые за такое могли вывезти в лес… В багажнике… Чужой машины…
– У архитекторов нелёгкая работа, – произнёс директор.
– Опасная, – не стал скрывать Кумар. – Но и в музее тоже…
– А что в музее? – навострил уши Губин.
– Вы, Юрий Дмитриевич, фонды давно проверяли? – с небрежной серьёзностью осведомился Кумар.
– А при чём тут фонды?
– Так ведь у вас недавно попытка кражи была…
– Что вы имеете в виду? – удивился директор.
– Бомж к вам пытался залезть.
– Якобы пытался.
– А может…
И шас изумлённо замолк, случайно глянув на висевшую между книжными шкафами картину, изображающую самый выдающийся для района эпизод революции и Гражданской войны – прибытие в Озёрск Льва Троцкого.
В 1918 году грозный предреввоенсовета отправился на бронепоезде по фронтам, и надо же такому случиться, что стрелочник запутался в ночи и отправил состав на боковую ветку, в Озёрск. Стрелочника потом повесили как гидру контрреволюции, а в Озёрске Троцкий собрал митинг – раз всё равно приехал, – по итогам которого распорядился расстрелять полсотни человек: купцов, инженеров, учителей и священника. Местный палач Лациньш распоряжение в тот же день выполнил, присовокупив к обречённым членов их семей. Вот и получилось, что ошибка стрелочника стоила жизни не только ему, но и полутора сотням озёрцев.
Однако внимание Кумара привлёк вовсе не «лев революции», разевающий рот в плотном окружении плечистых латышских карателей, а высокий черноволосый мужчина в белом френче, рассеянно слушающий выступление, прислонившись к дереву, и стоящий рядом с франтом матрос в чёрном бушлате – тоже высокий, тоже брюнет, но выглядящий несколько проще. И в парочке этой обалдевший Сулир углядел не кого-нибудь, а самого Сантьягу, комиссара Тёмного Двора, и его верного Ортегу.
А вот Губин заминку собеседника расценил совершенно иначе.
– Сулейман Израилович, вы упомянули, что нужно проверить фонды. Вы просто так об этом вспомнили, или…
– Да, у меня есть высокопоставленные друзья, – невпопад брякнул Кумар.
