Уравнитель. Спецназ по-боярски. Том 1 - Мэт Купцов
Но им всё равно.
Их глаза так заворожены, что, кажется, не слышат моих слов — они с благоговением хватаются за меня, как будто это моё приближение к трону станет их шансом на спасение или благословение.
Каждый из них хочет получить манну от почитаемого бога.
Я пытаюсь применить мыслеформы, воздействовать на адептов, чтобы отстали, но, похоже, здесь они просто не работают.
В воздухе висит энергия божественного происхождения, плотная, насыщенная, и мои привычные способы воздействия словно растворяются в этом месте, ударяясь о крепкую стену заклятий.
Я делаю ещё одну попытку оттолкнуть адептов, но руки снова и снова крепко сжимают меня со всех сторон.
Мысленно призываю духов, с мыслью, что это сработает. Хотя бы одного из своего рода, хоть самого младшего из них. Напрасно я стараюсь — духи не слышат мой зов всё из-за той же стены, созданной Перуном, она гасит вибрации молитв, заклятий, обращенных к другим существам и богам.
Здесь его царство, и он никого не пустит в свою вотчину.
Хватаю ближайшего мужчину за плечи, пытаясь встряхнуть его и остановить, но он лишь фанатично смотрит на меня, сжимая руки так, что я даже чувствую боль от его пальцев.
— Я сказал, хватит! Я князь Трубецкой. Да как вы смеете? — рявкаю, но в ответ он лишь шепчет что-то на непонятном языке, словно обращается ко мне как к пророку или к посланнику самого Перуна.
Драться с ними?
Я оглядываю их — безоружных, фанатичных, хлипких.
Нет, не хочется больше крови.
Честно говоря, и запаха горелого мяса в воздухе больше не желаю чуять.
Да и к чему пытаться убивать тех, кто готов отдать свои жизни за божество, на которое они молятся?
Мой внутренний протест растёт, и всё-таки я решаюсь на шаг, который кажется мне единственным выходом.
— Я сам дойду! — громко рычу я.
Глава 11
Моё резкое заявление прерывает их фанатичное рвение, и на мгновение они замолкают.
Воспользовавшись секундой затишья, я с усилием отталкиваю их от себя, прокладывая путь через толпу.
Фанатики расступаются неохотно, словно испытывают отступление как личную боль, но в то же время смотрят на меня с какой-то новой надеждой и трепетом.
— Сам… сам… сам… — проносится шелест по толпе.
— Сам-сам, — бубню я себе под нос, будто убеждаю себя в правильности выбора, к которому меня подтолкнули непреодолимые обстоятельства.
Колючие взгляды на мгновение становятся почтительными и осознанными.
Получается, моё решение приблизиться к трону самостоятельно вызвало у них глубокое уважение.
Сработало! Они поверили в то, что ради них я готов пожертвовать собой? Ради семьи и клана? Это хорошо.
Я начинаю медленно подходить к трону из непонятного материала, который не плавится, не обугливается, стараясь держаться уверенно, хотя внутри меня всё сжимается от гнева.
А в нос забивается дым божественного происхождения.
Этот голос в голове всё ещё отзывается гулким эхом, от которого не могу избавиться, а отдалённый запах горелой плоти туманит рассудок.
Вскидываюсь, отыскиваю взглядом Елену.
На кой я последовал за женщиной⁈ — гремит у меня в голове.
Знал же, что ничего путного из этого не выйдет! Батя всегда так говорил, за глаза, чтобы матушка не слышала, чему он учит меня втайне от нее.
Выдохнув, делаю шаг вперед, к трону.
— Чего ты хотел? — резко вопрошаю я, надменно ковыряя носком ботинка в обугленном полу.
Молнии продолжают потрескивать, ударяя время от времени в пол, но теперь они обдают меня лишь легким жаром.
Расстегиваю верхние пуговицы камзола, чтобы не треснуть от жары, но делаю вид, что так и задумано.
Бог усмехается, его губы кривит усмешка.
По мере того, как я приближаюсь, этот огромный, внушающий ужас и почтение Перун, становился всё выше и массивнее, также как и трон, на котором он восседает.
Трон переливается голубым пламенем, и каждая его деталь излучает холодный, бесстрастный свет, от которого мороз бежит по коже.
Подхожу ближе и, остановившись в нескольких шагах от трона, чувствую всеми фибрами души и кожей, что внимание божества сосредоточено только на мне.
Смотреть ему прямо в глаза я не могу — моментально слепну и закрываю глаза.
— Гадство.
Делаю усилие, чтобы открыть глаза. Нещадно щиплет и очень больно.
Нахожу безопасную точку — упираюсь взглядом в область огромной грудной клетки, сделанной из супер прочного материала.
Отмечаю мысленно, что мужик напротив меня величественный и устрашающий. Сидит на своём огненном престоле, не сводит с меня испытующего взгляда.
Думает, я оробею и поклонюсь?
Не бывать этому.
Стою перед ним, пытаясь сохранять уверенность, хотя внутри клокочет, и распирает от урагана, испытываемых мною чувств.
Делаю десятую попытку заглянуть ему в глаза.
И тут он громко хохочет.
Людская волна удивления проносится по залу и замолкает, концентрируясь у меня на затылке.
Мне приходится заставить себя смотреть прямо на Перуна, не опуская взгляда, несмотря на то, что обжигающий свет голубого пламени разъедает глаза, и я могу выйти отсюда слепцом.
— Вы хотели меня видеть? — спрашиваю нагло.
В конце концов, он бросил вызов, он позвал — и я пришёл. Никак не наоборот.
Мой оппонент молчит, и мне приходится выдерживать его пристальный, тяжёлый взгляд, который, кажется, в самую душу, в суть меня.
Поддерживать это показное равнодушие становится всё сложнее. Его лицо, ещё минуту назад полупрозрачное, теперь кажется материальным — это старик с грубыми чертами и глазами, которые пронзают меня, как острые клинки.
Я чувствую, как сердце бьётся быстрее, но заставляю себя не подавать вида.
— Я князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, — уточняю, надеясь, что использование титула добавит хоть каплю уважения к моим словам. Кто знает, может, это его успокоит или хотя бы собьёт с толку. И зачем ему меня звать, если он не помнит, кто я?
Но едва я заканчиваю фразу, как слышу у себя в голове голос. Громкий, глубокий, как удар колокола, он звучит так близко, будто раздаётся прямо внутри черепа, а не с трона:
— Это ты хотел меня видеть! — голос звучит сурово и насмешливо, в нём слышится превосходство и издевка, как будто я ребёнок, не понимающий, во что ввязался. — Наглец!
— Я? — вырывается у меня в ответ. Но едва произнеся это слово, я осознаю — нет, нет, это совершенно точно не я, не я просил его приходить, не я приводил эту толпу
