Черный город - Василий Анатольевич Криптонов
— Силой? — вздохнул я.
— О нет. Сила сама по себе ничего не значит, силой обладают многие. Его сиятельство Венедикт Георгиевич Юсупов, к примеру, очень силен... Вы же — совсем иное. Вы честны и бескорыстны. Основное, что движет вами — желание защищать. И все ваши силы будут направлены именно на это. Вот что я считаю главным... ваше сиятельство.
Больше мы не разговаривали.
Такси остановилось у деревянной лачуги в самой гуще хитросплетений улочек Чёрного Города. Я выбрался первым, Платон задержался, чтобы расплатиться с водителем.
— Хотите сказать, что в этой хибаре есть телефон? — спросил я, глядя вслед уезжающему автомобилю.
— Водитель подождёт за углом, — улыбнулся Платон. — Ещё одна небольшая мера предосторожности... Идёмте?
Я кивнул. Платон подошёл к двери и постучал. Изнутри неразборчиво каркнули, и Платон открыл дверь передо мной.
Стоило войти — и в нос ударил затхлый, старческий запах. Половицы скрипели под ногами, на стенах висели пучки сохнущих трав, они же свисали с потолка. Но пол был, к слову сказать, чистым. Видно было, что здесь прибираются. Причём, кто-то более талантливый, чем Китти.
Хозяйка заведения (или же это был жилой дом?..) обнаружилась в самом сердце хибары. Очень полная пожилая женщина сидела, буквально, на двух стульях и, положив пухлые руки на стол, буравила меня взглядом чёрных глаз. Седые волосы торчали из-под чёрного платка. Вся она была в чёрном, будто в трауре.
Я поклонился, выражая уважение.
— Здравствуйте... — тут я замешкался, внезапно сообразив, что, во-первых, не потрудился узнать имя прорицательницы, а во-вторых, по этикету Платон должен был меня представить.
Чем он, собственно, и занялся:
— Вот, князь Константин Александрович Барятинский. А вашего имени вы мне так, к сожалению...
— Имя ещё зачем-то! — проскрипела старуха, не отрывая от меня пронзительного взгляда. — Куды тебе моё имя? Других имён не знаешь? Мало тебе? Местные — бабкой Мурашихой кличут, так и зови, коль приспичит.
— Помилосердствуйте, ну можно ли так...
— А можно ли первому встречному своё настоящее имя говорить, ась? Разбрасываетесь именами-то. Не цените. А потом — все в путах, как в шелках.
— В каких ещё путах? — спросил я.
— А в таких. Вы-то их не видите. А я все ниточки вижу, и каждая — звенит.
Мы с Платоном переглянулись. Он смущённо откашлялся. И тогда бабка Мурашиха перевела взгляд на него.
— А ты иди-иди, — сказала она. — Там обожди, на улице. Тебе-то тут слушать нечего, не с тобой, чай, говорить буду.
— Ступай, Платон, — кивнул я.
Видно было, что Платону отнюдь не хочется оставлять меня одного в подобной дыре. Костю Барятинского он бы, вероятно, и не оставил. Но я не был Костей. И Платон вышел, буркнув: «Подожду у крыльца, ваше сиятельство».
— А ты, касатик, садись, — указала Мурашиха на плетёный стул. — Есть до тебя словечко. Ишь ты — князь он, Барятинский! Чего насочинял. Да от того Барятинского толку было — от задвижки в отхожем месте больше! От той, что снаружи ставят, чтобы дверь не хлопала.
— И как же удачно, что этот парень сломал себе шею, — сказал я, устроившись на стуле, который, несмотря на непритязательный вид, оказался весьма удобным. — Это ведь вы ему амулет «Обмани судьбу» продали. Не тогда ли, часом, уже всё спланировали?
Бабка Мурашиха улыбнулась каким-то особо хитрым образом и даже подмигнула мне:
— Угадал да не угадал! Не продавала я ему амулетов.
Я долго молча смотрел на Мурашиху. Соотносил её слова с тем, что говорил Платон: прорицательницы не могут лгать. Вообще. Никогда. И, кстати, самому Платону Мурашиха сказала то же самое: никаких амулетов она «мне» не продавала.
— Не продавали? — переспросил я. — Косте Барятинскому амулет — не продавали? Мне — не продавали? Вот этому вот телу? — обеими руками указал на себя.
Мурашиха мотала головой на каждое предположение и, похоже, ловила нереальный кайф от ситуации.
— А может, вы его подарили? — выдал я последнюю версию.
— И-и-и, не сочиняй, — махнула рукой Мурашиха. — Ещё я подарков не дарила. Чай не во дворце живу-то, аристократов одаривать! Слупила столько, сколько полагалось. Да только не с тебя — уж самого-то тебя в глаза не видала, бог миловал. И не с тела, в которое ты влез — не поперхнулся.
— А с кого же? — подался я вперёд, к столу.
Но Мурашиха вдруг встала и принялась грузно топать по комнате туда-сюда. Мне быстро надоело крутить головой. Я встал и отошёл к стене.
— С кого, с кого... — ворчала Мурашиха. — А кто ж тут имена-то свои называет? Ну, окромя вас, дураков честных.
«Дурака» я проглотил, хотя сам своего имени не называл — это Платон постарался.
— Так вы же — прорицательница! — чуть ли не прикрикнул я на женщину. — Значит, как дух призвать из другого мира — это вы знаете. А как человека зовут — для вас тайна за семью печатями?
— Дак, видно же дух-то! — метнула на меня взгляд Мурашиха. — К нему ниточки-то тянутся. И в кружево они ложатся, как родненькие. А вот имена там не записаны, чего нет — того нет. Ну да мне они и без надобности. Человек приходит, спрашивает: что со мной, бабка Мурашиха, дальше будет? Я ему расклад-то и даю. Али может спросить человек: а ходить ли мне завтра туда-то? Я и отвечу: ходить-то ходи, коли душе угодно. Да только там тебя пёрышком-то под рёбрами пощекочут, уж так пощекочут — со смеху помрёшь. А кто щекотать будет — того, извини, не знаю. Это уж сами разбирайтесь. Оно мне не интересно, чтобы ты по моему слову сам к нему первый с пёрышком зашёл.
Кажется, до меня стало доходить, как именно работает система прорицания Мурашихи. Дар, безусловно, полезный, да только не для меня. Я и без того живу в режиме повышенного внимания, каждый день жду «человека с пёрышком». Одного, вот, дождался — вспомнил я про кинжал. Надеюсь, Анатоль внесёт ясность в ситуацию с гербом.
— Вот и был, значицца, сон мне. — Бабка Мурашиха сняла с потолка пучок травы, подошла