Макс Фрай - Сундук мертвеца
Мы с Кекки хором охнули, пытаясь вообразить такой полет. Джуффин придал своему лицу скептическое выражение, но получилось настолько неубедительно, что он и сам это понял. И отвернулся к окну.
– Я как раз о чем-то таком мечтал в детстве, – признался Мелифаро. – И упорно расспрашивал взрослых, можно ли смастерить какую-нибудь летающую штуку, но они не знали. И вдруг выясняется, что сэр Уриманди Файя придумал, как воплотить мою мечту. И даже начал собирать пробный экземпляр. Но не успел, представляете, как обидно? И доделать некому: учеников у него не было. Что понятно, при таком-то тяжелом характере! От него говорят, не только жена с дочками, а даже дверной замок давным-давно сбежал.
– Такое порой случается, – тоном знатока подтвердил Джуффин. – Старинные талисманы обычно обладают чувством собственного достоинства, а потому довольно придирчивы в выборе хозяев. На некоторые даже голос повышать нельзя.
– И театральных дней, которые, оказывается, несколько раз в год проводил в саду своего дома сэр Тимбути Мариян, тоже больше не будет, – мрачно добавил Мелифаро. – Лично я спокойно без них проживу, но моя жена затоскует. Кенлех, как внезапно выяснилось, обожает эту ерунду. Теперь ревет в три ручья. Говорит, никто в столице кроме сэра Марияна не станет искать таланты по деревенским трактирам и за свой счет привозить в столицу, чтобы показать паре дюжин безумных любителей старой классической драмы. Так что это горе теперь тоже, считайте, мое.
– И мое, – утешил его я. – Угадай, к кому твоя жена прибежит жаловаться на трудности возрождения классической драмы, убедившись, что ты принимаешь ее нытье слишком близко к сердцу?
– Только это и утешает, – ухмыльнулся Мелифаро. – Обожаю тебя огорчать. Вот если ты еще и зверей к себе заберешь, цены тебе не будет.
– Каких зверей?! – опешил я.
– Дурацкий зоопарк Аринамы Коты. Все эти экзотические чудища совершенно не приспособлены к жизни в наших краях. Что теперь с ними будет? Не в лес же выпускать… С другой стороны, а что еще делать, если слуги к ним подойти боятся? Трикки молодец, приставил своих полицейских кормить этот безумный зоосад, но долго они не продержатся: генерал Бубута ежедневно скандалит, а наследники сэра Коты весьма настойчиво спрашивают, когда их недвижимость будет освобождена от так называемых следственных улик.
– Даже не мечтай, – твердо сказал я. – Ноги этого арварохского зайца и его друзей в моем доме не будет. Себе забирай. У тебя, хвала Магистрам, тоже достаточно места.
– Могу успокоить вас обоих, – подал голос Джуффин. – Даже не надейтесь присвоить этот зверинец, у вас слишком серьезный конкурент. Его Величество, узнав о несчастье, случившемся с сэром Аринамой, выразил готовность приютить его коллекцию в Замке Рулх.
– Король любит экзотических животных? – удивился Мелифаро.
– Я бы сформулировал иначе: Его Величество любит ставить своих придворных в крайне затруднительное положение. По-человечески его можно понять.
– И ядовитого зайца тоже допустят ко двору? – потрясенно спросил я.
– Боюсь, именно ради него все и затевается. Насколько я успел изучить нашего Короля.
– Я рад, что звери пристроены, – улыбнулся Мелифаро. – Первая хорошая новость за весь этот дурацкий день!
– Ну ты даешь, – укоризненно сказал Джуффин. – Чем тебе остальные новости не угодили? Лично я был рад узнать, что в городе творятся такие интересные дела.
– Так в том-то и дело, что не творятся. Могли бы твориться, но – нет. Ничего у нас не будет. Ладно, насчет школы вы, надеюсь, правы, но не видать нам ни ярмарки, ни летающих досок, ни театральных сборищ. С этим непросто смириться. Покойников в морге Управления Полного Порядка на моей памяти перебывало немало, и я думал, что вполне к этому привык. Но вдруг выяснилось, что иногда смерть – это гораздо больше, чем просто смерть. Без одного-единственного человека может осиротеть целый город, а то и весь Мир. И даже не узнать, что потерял. Как-то это… – нечестно, что ли? – убивать людей, занятых важными делами, вот так, посреди процесса, не дав завершить. Можете не говорить, что справедливости не бывает. Я знаю. Но все равно хочу, чтобы она хотя бы иногда, в виде исключения была.
– Хочешь – значит сделай, чтобы стало по-твоему, – заметил Джуффин. – Что толку зря хотеть? Правда для этого тебе придется изменить фундаментальные законы Вселенной, но настоящего поборника справедливости такие пустяки останавливать не должны.
– Хорошо вам смеяться… – начал было Мелифаро.
– Смеяться вообще всем хорошо, – согласился Джуффин. – Отличное занятие. Но сейчас я не смеюсь, а просто помогаю тебе осознать масштаб поставленной перед собой задачи. Ты, хвала Магистрам, не первый год занимаешься магией и должен бы уже привыкнуть, что для нас не бывает просто желаний. Хотеть – это и есть делать, сознательно, или бессознательно вкладывая в достижение желаемого немалую часть себя. Такие вещи следует понимать и держать несбыточные желания под контролем, чтобы не кормить своей силой и вниманием прожорливую бездну неосуществленных намерений. Она, к твоему сведению, не менее реальна, чем мой сапог или, к примеру, Темная Сторона. Но если у тебя однажды станет достаточно могущества для изменения Мира, можешь снова начинать хотеть невозможного – да хоть справедливости, почему нет. Помочь тебе в этом деле я вряд ли смогу, но и мешать не стану. Не откажусь посмотреть на Мир, где существует справедливость, как ты себе ее представляешь. И даже некоторое время в этом удивительном месте пожить.
– Вот и я не прочь оказаться в таком Мире, – вдруг сказала примолкшая было Кекки. – Скверная это все-таки штука – внезапная смерть здорового, полного сил и планов человека. Особенно в мирные времена, как сейчас. После нее остается… – не знаю, как лучше сказать, – беспорядок? Или просто дыра? А иногда очень много дыр сразу. И сразу как-то невольно примеряешь это на себя и думаешь: получается, нет никакого особого смысла во всех наших делах, если они могут остаться незавершенными из-за ерунды вроде плохо закрепленного книжного шкафа. И в человеческих связях, если они могут вот так оборваться в любой момент, без всякой нашей вины. И начинаешь грустить, не столько об умерших, сколько о себе. Но и о них, конечно, тоже. Есть о чем сожалеть. У этого Гламмы Йонгутари такая чудесная девушка, видели бы вы! Золотое сердце. Но это, как оказалось, не имеет значения, наши достоинства не делают неуязвимыми тех, кого мы любим. И нас самих тоже. Сэру Тарайоту Мулине его поздний счастливый роман тоже не помог остаться в живых. А знаете, какая отличная тетка была леди Шаторая Тариоти?
К моему удивлению, не только мы с Мелифаро, но и Джуффин отрицательно помотал головой.
– И я не знала, – вздохнула Кекки. – И даже Кофа, а это значит, вообще никто. А оказывается, леди Шаторая много лет бесплатно помогала знахарям в Приюте Безумных. Законов даже в Эпоху Кодекса не нарушала, в смысле, не колдовала, просто использовала врожденную способность успокаивать одним своим присутствием лучше всяких кристаллов смирения. Сидела часами с самыми несчастными безумцами, слушала их бредовые жалобы, гладила по голове. Знахари об этом никому не рассказывали, причем по ее настоятельной просьбе. Леди Шаторае почему-то было очень важно, чтобы никто о ее добрых делах не знал.
– Похоже, леди приняла обет бескорыстных деяний, – объяснил Джуффин. – Старинная забава, но после окончания Эпохи Орденов о нем многие вспомнили. Чаще всего такой обет принимают, чтобы избавиться от чувства вины, которое чрезвычайно опасно для магов: ощущающий себя виноватым – неважно в чем, значение имеет только искренность и острота чувства – как правило, постепенно теряет силу. Чтобы избавиться от такой напасти, за любой способ ухватишься, и обет бескорыстных деяний как миленький принесешь. И будешь потом хранить в тайне все свои мало-мальски альтруистические поступки, чтобы никто не узнал и не похвалил. Потому что похвала тоже своего рода вознаграждение, а, значит, получивший ее нарушил обет.
– Ничего себе, какие сложности! – ужаснулся я. – Счастье, что я обычно ощущаю себя виноватым максимум полчаса, а потом на что-нибудь отвлекаюсь, и привет.
– Да, – совершенно серьезно подтвердил Джуффин. – Рассеянность – одна из твоих самых сильных сторон, пользы от нее гораздо больше, чем неудобства, – и сказал Кекки: – Очень интересная информация о леди Шаторае Тариоти, хоть и несколько запоздалая. Но что ж теперь локти кусать.
– Погодите, это еще не вся история, – сказала Кекки. – Иногда леди Шаторая водила к безумцам свою, теперь тоже покойную, сестру леди Марану. А с той, оказывается, отдельная интересная штука: изредка, буквально на пару часов у леди Мараны просыпались магические способности такой огромной силы, что ей даже делать ничего было не надо. Никаких специальных трюков и заклинаний, просто рядом с ней все внезапно приходило в порядок – само, без видимых усилий. Поломанные вещи чинились, больные выздоравливали, засохшие деревья начинали зеленеть, и даже скисший компот мог снова стать свежим. Дома у леди Шатораи есть индикатор магии, купленный на Сумеречном рынке в ту пору, когда бывший заместитель генерала Боха тайком продавал спекулянтам списанное полицейское имущество – так вот, он на все это вообще не реагировал, как будто происходящее – не Очевидная магия, а что-то совсем другое.
