Песнь ветра - Константин Гуляев
– So ein mist… – ворчит он, – Учитель! Я решительно… ну нельзя же так-то… все равно ведь зубами выгрызем…
Я перевожу взгляд на свечи. Они продолжают гореть все до единой, несмотря на то, что по времени уже давно должны были погаснуть. Ученики – кто бы мог подумать – в большинстве своем возвращаются, и не с пустыми руками. Если ты вступил в орден – обратной дороги нет, и они, похоже, начинают это понимать.
Дверь снова открывается, впуская в зал последнюю сестру. От нее тоже идет едва заметное сияние, она что-то возбужденно шепчет. Жалуется. Ну, естественно.
– Падре… – вымученно выдыхает она, заламывая руки. Почему осмеливаются говорить самые тихие – это для меня загадка. – Падре… это невыносимо, немыслимо… они же просто заблудшие – их вразумлять нужно, а не карать…
Снова смотрю на неофитов. Они кивают все трое, и лишь один из них – неодобрительно. Ученики еще только начинают свой путь, но со временем из них выйдет толк. Не всем послушникам дано это понять. Снова перевожу взгляд на учеников.
Дверь снова открывается. Всунувшуюся в нее голову я тоже узнаю сразу. Позор ордена, где он купил свою алую мантию?..
– Вы не подскажете, где здесь свиткохранилище? – любопытствует он, и тут же упирается локтем в дверь, которая его едва не прихлопывает.
Я медленно снимаю левую руку с подлокотника, и мой указательный палец манит торчащего в дверях к себе. Тот темнеет лицом, но входит.
– Извините… магистр, – краснея и запинаясь выдавливает тот. – Я… что-то нашел, но не уверен… что это то, что нужно. Мне надо проверить.
Я окидываю взглядом всех, прибывших со мной на эту планету. Я не знаю, все ли они нашли то, что им полагалось – но вот искать они, похоже, уже научились.
И я поднимаюсь с кресла. Боже, какое блаженство. На лицах учеников – ужас, последний вошедший начинает в полузабытьи сползать по двери. Ой, позор…
Я молча смотрю на учеников. Они все такие разные, но еще такие одинаковые… пока даже мое кресло умнее их – но они стараются.
– Мы поняли, мастер. – твердо кивает Первый. – С еретиками мы разберемся сами. Не беспокойтесь об этом. И мы будем продолжать поиск.
И они направляются к двери. А некоторые даже уже понимают, что искать они будут на протяжении всей своей жизни. Но вряд ли найдут.
Явление Солнцеликого
Глава проекта иридианских геологических исследований станции «Троп», доктор минералогии трех университетов, великий планетолог, геолог, миссионер науки и, по совместительству, «лицо, допущенное к контактам с местным населением» Юрий Михайлович Коробов стоял перед северными воротами и боялся. Не то чтобы он боялся выходить за периметр – опасности Ирида не представляла ни дикими животными, ни агрессивными аборигенами. Просто Коробову сегодня снились кошмары, и вследствие этого великого планетолога томило мрачное предчувствие.
Предчувствиям Коробов доверял гораздо больше, чем аборигенам и своим сотрудникам – множество открытий было им сделано именно благодаря чуйке, интуиции. И гордый, презрительный нос Коробова, чуявший то, чего ему не полагалось, вызывал уважение подчиненных и зависть недоброжелателей.
В растерянности потоптавшись перед выходом в дикий мир, Коробов вздохнул и разблокировал дверь. Чуйка – чуйкой, а работать надо. Троп – или Тропический сектор, как его когда-то называли, лежал перед ним во всем своем девственном великолепии, но нагонял тоску – за восемь лет Коробов немного подустал от этого чумового растительного буйства. Тропиками, в земном представлении, тут и не пахло, но температура на острове опять зашкаливала. Пора или перебираться в умеренные широты – вторая земная база «Норд», кстати, тоже находилась отнюдь не за полярным кругом – или вообще домой. Наисследовался уже, слава Богу.
Коробов пошел по траве, забирая правее прямой траектории – вне периметра не должно быть никаких следов присутствия землян, даже тропинок. Брезгливо поглядывая на сразу же налипших к ногам гусениц, многоножек, пятна пыльцы, летучие семена и прочее добро, планетолог целеустремленно продвигался вперед. Жаль, до карьера идти недолго, а то он поехал бы на «телеге» – антигравитационном транспортере. До карьера, видите ли, не рекомендуется использовать технику. Она может испугать диких аборигенов. Видите ли. А если далеко, то, стало быть, не может…
Аборигены Коробова тоже беспокоили. Нет, не агрессивностью – равнодушием. Они совершенно не хотели никаких перемен, знаний и благ цивилизации. Приходилось строить из себя небожителей и хоть как-то через религию пытаться вытравлять первобытную дикость и невежество местных жителей. Земля – и руководство станции – само собой, запрещала инквизиторские методы воздействия, да он и не собирался никого насильно окультуривать, но абсолютное нежелание аборигенов идти на контакт сильно расстраивало. У них тут бешеная смертность, антисанитария, жертвоприношения и еще много чего – фаталисты, мрут как мухи, лечения не приемлют… Но меняться не собираются ни при каких обстоятельствах. Посох со встроенным фонариком вождь взял, а лекарства – нет. Обидно.
Подходя к карьеру, Коробов окинул взглядом привычный пейзаж и заметил, что странная оранжевая полупальма-полубаобаб, что всегда вызывала его любопытство и восхищение, лежит, поваленная вчерашней бурей. Вернее, не вся, а внушительный сук, отколотый от основного ствола. Молния, наверно. То-то ночью что-то погромыхивало… Троп – остров в океане, климатические катаклизмы на Ириде не редкость. Ну-ка, ну-ка…
Он поспешил к поваленному дереву. Подошел, обследовал, обнюхал. Очень занимательно. Образцы, конечно, давно были взяты (под покровом ночи) – и от результатов их исследований Ли – штатный эколог-биолог-ботаник-лесовод – начинал дышать, как гончая, как только речь заходила о приснопамятном дереве. Но пилить или ломать сучья у пальм, из которых каждая вторая могла оказаться священной, разумеется, запрещалось. Юрий Михайлович хмыкнул и потянулся за коммом:
– Ли, это Коробов. Помнишь оранжевую пальму у карьера? Ну, не пальму, не пальму… Ее раскололо и повалило на землю – тебе интересно?.. Так забирай, мне одному не допереть… Что значит «некогда»?! Да какая телега, мне работать надо! Да я… Да у меня…
С минуту он выслушивал мольбы и причитания биолога – тот настойчиво предлагал срочно вернуться за телегой, ибо: техперсонал на работах! У него самого эксперимент! Киборгам за периметр нельзя! Ценнейший образец инопланетной флоры! Немедленно! На станцию! Ибо!! Всеядная живность! Ливни! Излучения вредного светила! Туземцы! Бегом!!!
Юрий Михайлович устало потер лоб. Вот пока оно росло, ливни и светило ему не мешали, а тут нате. Но исследовательский зуд отнюдь не был чужд и светилам планетологии, поэтому Коробов тоже честно пытался найти выход. Драконовский
