Алхимия наших душ - Рацлава Зарецкая
— Все не так, как вы думаете! — восклицает Ален, жалея, что на нем сейчас простая одежда, которую он надел, чтобы не выделяться. — Это лишь маскировка!
— Даже если бы у тебя и были деньги, я бы взял не только их. — Кристоф подходит ближе к Алену и хватает его за воротник рубашки. — Твоя невеста у меня вот уже несколько лет как кость в горле. Так хочется ее проучить, но у нее, как назло, не осталось близких. И вот такой подарок — ты!
— Я отдам вам все… — Ален не успевает произнести слово «деньги», как холодное лезвие вонзается ему в живот. От жгучей боли хочется кричать, но Ален лишь стонет с искривленным выражением лица.
Затем лезвие покидает его тело, но лишь для того, чтобы вонзиться вновь.
Кристоф отпускает воротник рубашки, и Ален оседает на пол. Он чувствует, как из него вытекает жизнь. Пальцы на руках немеют, ног он уже не чувствует. В глазах прыгают темные пятна.
— Не переживай, скоро ты встретишься со своей невестой. Я об этом позабочусь. — Это были последние слова, что слышал Ален, прежде чем навсегда закрыть глаза.
* * *
Стефан проснулся из-за того, что кто-то кричал. Сначала он подумал, что это Жан, но брат сидел рядом, тревожно глядя на Стефана, и тогда юноша понял, что кричал он сам.
— Я тебя напугал? Прости… — хрипло произнес Стефан.
Казалось, что брат вот-вот заплачет. Нащупав его руку Жана, Стефан успокаивающе погладил брата.
— Все хорошо, я рядом…, — пробормотал он, думая о кошмарном сне, что только что видел.
Мужчина со шрамом был поразительно похож на Натана. Он упоминал Эмили и, хоть Стефан не увидел ее во сне, почему-то был уверен, что это та самая Эмили, хозяйка книжной лавки «Ma fleur».
— Ты кричал так, громко, что я думал, ты умрешь! Тебе было больно? Тебе надо в больницу? — затараторил все еще напуганный Жан.
Стефан положил руку на живот. Боль была такой сильной, будто его ударили ножом по-настоящему. Будто он был Аленом…
— Мне не было больно, — с улыбкой соврал Стефан. — Просто приснился страшный сон.
— Страшный сон, страшный сон, — повторил Жан, кивая. — Хорошо, что мне не снятся страшные сны.
— С чего они тебе будут сниться? Ты же говоришь, что ничего не боишься.
Жан гордо выпятил грудь и закивал.
— Да, я ничего не боюсь! Мне нельзя бояться, я же твой старший брат. Если буду бояться, то не смогу тебя защитить.
Рука брата легла на голову Стефана. С важным лицом Жан принялся гладить брата по голове, словно тот был маленьким мальчиком.
На короткий миг Стефан позволил себе представить, что о нем заботятся, что он действительно младший и на нем нет никакой ответственности.
Родители никогда не говорили об этом, но Стефан с детства знал — его родили для того, чтобы после их ухода Жан не остался один. Так ему сказала бабушка Эстель — вечно недовольная мать отца. Она редко навещала семью сына и осуждала его решение оставить больного аутизмом Жана.
— Ума не приложу, зачем вам этот дурак, — говорила она каждый раз, когда приезжала, чтобы проведать младшего внука и сына. Жана и невестку она не любила. — Бедный Стефан, даже не представляет, что его ждет…
И хоть родители отрицали то, что родили Стефана для Жана, все же с самого детства приучали его заботиться о брате и всегда быть рядом с ним. Стефан даже погулять с друзьями не мог — надо было присматривать за Жаном, пока родители работали.
— Не забывай, что брату нельзя демонстрировать отрицательные эмоции, — постоянно напоминала мама. — Ему тяжело их различать, и, если ты всегда будешь не в духе, то это плохо скажется на Жане.
Так Стефан перестал искренне улыбаться. Улыбка его стали фальшивой, но хорошо отработанной, так что даже родители принимали ее за искреннюю.
Стефану бы ненавидеть брата, из-за которого он терпел столько ограничений, однако ненависти в душе юноши не было. Бывали раздражение, злость, обида, но он ни разу за все свои двадцать два года не ненавидел Жана. Он был его родным братом и единственной семьей. Как он мог его ненавидеть?
Перестав гладить Стефана, Жан направился к своему письменному столу и принялся за рисование.
— Что хочешь на завтрак? — спросил Стефан, поглядывая на рисунки брата.
Жан издал протяжное «хм». Поднял вверх руку с карандашом и, не отрываясь от альбома, объявил:
— Яичницу с беконом!
— Кто бы сомневался, — ухмыльнулся Стефан.
Брат всегда ел на завтрак яичницу с беконом. Причем само яйцо обязательно должно быть ровным, с целым желтком, поэтому Стефан готовил его в специальной круглой формочке. Жан любил, когда все симметрично и идеально ровно.
— Что рисуешь? — Стефан подошел к брату и заглянул в альбом.
— Русалочку. У меня плохо получается, потому что я не люблю эту сказку. — Жан сморщился и фыркнул.
На альбомном листе красовались первые наброски туловища и хвоста. Стефан вспомнил о недавней жертве Сказителя и вздрогнул.
— Почему не любишь? — поинтересовался он у брата.
— Она наполовину рыба — а я не люблю рыб! Они холодные, скользкие и у них неприятный взгляд. Я не люблю рыб! — Жан замолчал, глядя на свой набросок. Отложив карандаш, он чуть тише добавил: — Но это домашнее задание, и я должен его выполнить.
Из-за рисунка Жан казался подавленным, поэтому Стефан решил его подбодрить:
— Когда нарисуешь Русалочку, я куплю тебе любое растение.
— Правда? — просиял Жан. — Не обманешь? Любое купишь?
— Ну, в пределах разумного, — кивнул Стефан.
— Тогда я должен постараться! — Притянув к себе книжку со сказкой о Русалочке, Жан принялся лихорадочно листать ее.
Решив не мешать брату, Стефан ушел на кухню, готовить завтрак.
Как только он остался один, вспомнился кошмарный сон. Все, что снилось Стефану до этого, не было настолько реальным. Места на животе, куда били ножом Алена, болели как от удара. Стефан даже специально задрал футболку, ожидая увидеть синяки или раны, но их не было.
После завтрака позвонил Эрик и начал звать Стефана в клуб.
— Двойное свидание, ну же, — уговаривал его друг. — Я познакомился с такой милашкой, но она не хочет идти без своей подруги. Мне срочно нужен спутник!
— Я не хочу, — буркнул в трубку Стефан. Если раньше он и подумывал о том, чтобы отвлечься от Эмили с помощью других девушек, но теперь сама мысль об этом ему была противна.
— Почему? — насторожился Эрик. — У тебя ведь кто-то есть, я прав? Почему ты ее
