Бояръ-Аниме. Одаренный: кадет - Тим Волков
— И о чем же нас с вами говорить? — холодно спросил я, разглядывая стол.
Круглый, с зеленой бархатной скатертью до пола, это был классический игральный стол. На нем и располагалось соответствующее наполнение — карты, фишки, деньги, переполненная пепельница, стаканы с выпивкой. Вокруг стола сидело пять человек. Никого, кроме Дантеса, я не знал. Н она всякий случай изучил всех, запоминая. Коль играют с моим врагом, то и мне они вряд ли будут друзьями.
Справа от Дантеса сидел сутулый мужчина. Желтое его лицо было изрезано морщинами, в тонких серых губах дымила сигарета и он курил ее не вынимая, и даже стряхивал фырканьем, от чего пепел падал ему пиджак на мышиного цвета. Мужчина напоминал индюка и я его так и обозвал про себя.
Напротив Индюка сидел человек, похожий на ворона. Грубо-черноволосый, с темным длинным бритым лицом, большеносый, крутил он своей вороньей головой и глазел блестящими вороньими глазами на других игроков, словно желая выклевать их очи.
По левую руку от Ворона сидел Боров. Этот занимал приличный кусок пространства, развалившись и разложив толстые обвислые руки на стол. При каждом движении Борова стул под ним жалобно скрипел. А еще вокруг него был какой-то его собственный запах, перебивающий даже сигаретный и алкогольный, запах топленного жира и пота.
Центральной фигурой был человек, сидящий напортив меня. Все это время он молчал, но внимательно смотрел на меня и этот взгляд мне не нравился. Из всех присутствовавших ничем особым он не выделялся, разве только роскошной бриллиантовой брошью на черном бархатном пиджаке, изображающей змею, скрученную в кольцо.
— Это и есть тот самый Пушкин? — вдруг спросил Змей, даже не глянув на меня.
— Тот самый, — криво ухмыльнулся Дантес.
С момента последней нашей встречи он изменился, что-то незримое теперь было в его глазах и поведении, и я не сразу понял, в чем дело.
Когда же Дантес заглянул мне в глазах, я вдруг поймал себя на мысли, что такие глаза могут быть только у безумного человека. Разум Дантеса был тронут печатью сумасшествия и те события, когда мы пришли к нему и приперли к стенке неопровержимыми доказательствами вины, да еще и завода его лиши, печать эта дала о себе знать.
Глаза заклятого врага горели яростью.
Дантес оскалился, передернул плечами.
— Александр — вас же так зовут? — спросил Змей.
Я кивнул.
— Что ж, будет знакомы. Я — Эрнст Браун. Это, — он кивнул на Индюка, — Индир Бахор.Это, — он показал на Ворона, — Артур Бернадский. Это, — он посмотрел на Борова, — Никита Гаркушев. Это, — он кивнул на Дантеса, — Впрочем, с ним, как я знаю, вы уже познакомились?
Дантес сверкнул глазами.
«Браун, — покрываясь холодным потом, подумал я. — Иосиф рассказывал про этих Браунов, и ничего хорошего в том рассказе я не припомню. Преступники, одним словом. И связь с Пистоном подтвердилась».
— Говорят, вы хорошо играете в «волоха»? — продолжил Браун.
— Говорить могут что угодно, — ответил я.
Браун перевел недоуменный взгляд на Пистона. Тот заметно занервничал, воскликнул:
— Играет-играет! Меня обул!
Браун рассмеялся. Остальные собравшиеся тоже нехотя хохотнули.
— Пистона обул! — повторил Браун, утирая слезу. — Это показатель! Пистон у нас отличный игрок, и читает хорошо. Неужели он не смог вас прочитать?
Этот вопрос больше был адресован самому Пистону, но тот виновато опустил голову и молчал.
— Наверное, был не его день, — ответил я, продолжая высматривать момент, под который можно рвануть прочь из этого гиблого места.
— Главное, что сегодня ваш день был, — произнес Браун, сверкнув глазами. — Садись.
Мне в спину ткнулось сразу два ствола.
— Зачем? — произнес я, лихорадочно выискивая пути к отступлению.
— Сыграем, — холодно ответил Браун. И кивнул стоящему за его спиной худому человеку: — Раздавай.
— Отказаться, как я понимаю, возможности у меня нет? — спросил я, чувствуя, что пистолеты впиваются в спину сильней, подталкивая меня к стулу.
— Отказаться ты можешь, — ответил Браун. — Только я не люблю, когда мне отказывают.
Он поднял взгляд на меня, и я понял, что если сейчас не возьму карты в руки, то больше уже ничего не смогу взять — мертвецы, как известно, не шевелятся.
Я сел.
— Что-нибудь выпьете? — вновь перешел на приторно-любезный тон Браун.
Я покачал головой. Нельзя сейчас чтобы в голове был туман.
Худой крупье принялся тасовать карты, делал это он весьма умело, выкручивая веера и бабочек, сухо хрустя ими и щелкая. Я же рассматривал соперников, изучал их. Невольно взгляд приковал Дантес. Я все никак не мог понять, как он смог сюда попасть. Неужели следователь Руднев его отпустил? Или адвокаты отлично сыграли, сумев каким-то чудом вытащить его из тюрьмы? Места чуду в жизни, конечно, должно быть, но не в данном случае.
— Какие ставки? — спросил я, понимая, что если не уточню этот вопрос, то могу по крупному залететь.
Не объявленной ставкой, в случае моего поражения, может стать все, что у годно — от пары копеек, до собственной жизни.
Браун криво улыбнулся. Сказал:
— А сам решай. Первый кон твой.
— На монету, — ответил я.
Все присутствовавшие захохотали, громко и противно.
— На монету! — прохрюкал Никита Гаркушев, потрясывая вторым подбородком, похожим на коровье вымя.
— Давно тут таких ставок не было! — улыбнулся Браун. — Понимаешь, такие мелкие ставки мы обычно не играем. Это вон, Пистон, на такие ставки входит в игру. А мы — люди серьезные, и ставки у нас тоже серьезные. Но коль первый кон я отдал тебе, то ладно, пусть будет монета.
Игроки с подчеркнутым презрением и даже брезгливостью достали из карманов по монете и кинули их на стол.
Я тоже достал, сделал ставку.
Играть с этими уродами у меня не было никакого желания, но упершиеся в спину стволы выбора не оставляли.
— Уберите своих псов, — сказал я, кивая на стоящих за моей спиной. — Чтобы карты не палили.
Браун прищурился, спросил:
— А ты не убежишь?
— А это возможно?
Браун улыбнулся, откинулся на стуле.
— Конечно же нет.
И махнул охранникам:
— Отойдите. Но только не далеко. Мало ли?
Взяли карты. Я проверил их
