Денис Луженский - Тени Шаттенбурга
Несколько долгих мгновений хозяйка поместья разглядывала гостя, как будто пребывая в нерешительности. Потом заметила:
– Вы говорите престранные вещи, любезный Николас, но они разжигают во мне любопытство. Время как раз к обеду, не разделите ли со мной скромную трапезу?
И она, отступив от двери, сделала приглашающий жест. Гость не заставил себя упрашивать.
* * *Меч висел на стене – прямое лезвие длиной в руку, необычно узкая гарда, вытянутая рукоять с накладками из покрытого тонкой резьбой дерева. Похож на привычный полуторник, но с такой гардой как драться? Не ровен час без пальцев останешься.
Николас подошел ближе, протянул руку к холодно блестевшему металлу. В последний момент его как будто что-то остановило, пальцы замерли в волосе от клинка. Помедлив, он так и не притронулся к лезвию, лишь скользнул по нему внимательным взглядом. Господь милосердный, какая полировка! Ни малейшей царапины не разглядеть, ни единого мутного пятнышка. Не всякое зеркало доводят до столь безупречного блеска. В стальной глади Николас без труда увидел свое отражение и часть гостиной с пылающим камином. Вместе с тем меч не выглядел драгоценной игрушкой, способной лишь забавлять придирчивый глаз. На нем, кроме резных деревянных пластин на рукояти, даже не имелось никаких украшений. Вне всяких сомнений, настоящее оружие.
– Он из страны Хань, – послышался за спиной голос баронессы.
– Хань? – Николас обернулся. Ульрика стояла в дверях – строгое темное платье, казалось, делало ее выше и стройнее.
– Это на востоке, – в улыбке баронессы ему привиделся оттенок снисходительности. – Очень, очень далеко отсюда.
– Я знаю, где находится Хань, фрау Ульрика.
– Вот как? Тогда сейчас впору удивляться мне. В этом городе не много найдется людей, кто мог бы сказать мне такое… не солгав, разумеется.
– Смею заверить, я не лгу. Мне ведомо, что страна Хань существует, что она лежит далеко на востоке, что там живут люди с желтой кожей и оттуда везут драгоценный шелк. Думаю, мне известно не так уж много, чтобы впечатлить вас своими познаниями. Раз этот клинок висит в вашем доме, то вы, уверен, знаете о тех краях больше, чем я.
– Что ж, ваша откровенность делает вам честь. И вы правы, мне довелось прожить там несколько лет, а этот цзянь[47]… когда-то он принадлежал моему мужу. Если угодно, меч – память о нем.
В голосе ее Николас уловил нотку грусти, но, странное дело, он готов был поклясться, что грусть женщины обращена вовсе не к памяти о покойном бароне фон Йегер. Тогда к кому же или к чему? К зеленым долинам далекой и таинственной державы желтолицых ханьцев?
– Выпейте еще вина, герр Николас. Или, быть может, желаете целебного напитка из чайных листьев?
– Благодарю, – он покачал головой. – Обед был отменным. Сдается мне, кухарка у вас стряпает не хуже, чем повар «Кабанчика».
– Странно… А мне показалось, вы ели без аппетита.
– Вовсе нет. Я просто не привык много есть. Избыток пищи отяжеляет тело и усыпляет разум. Не могу позволить себе ни того ни другого.
– Право же, вы необычный человек, – заметила Ульрика, немного помолчав. – И вы все еще не сказали мне, зачем приехали в мой дом.
– Разве? – Николас нахмурился. – Тогда, надеюсь, прекрасная фрау простит мне мою неучтивость. Я здесь по поручению барона Ойгена фон Ройца.
Женщина молча прошла мимо камина, где, несмотря на теплую еще погоду, вовсю полыхали дрова. Она выглядела… нет, не растерянной, скорее задумчивой.
– Как давно вы ему служите? – Вопрос был неожиданным, словно удар скрытого до поры клинка, и, наверное, только из-за мига растерянности Николас решил ответить уклончиво:
– Давно. Но я не слуга барона.
– Вы его вассал?
– Да… и нет.
– Наемник? – приподняла тонкую бровь Ульрика.
– Нет, хотя и не испытываю нужды на этой службе.
– Тогда… вы ему чем-то обязаны?
– Да, – легко согласился Николас. – Обязан.
Баронесса кивнула – кажется, она ждала именно такого ответа.
– И вот он поручил вам приехать сюда. Зачем?
– Ойген фон Ройц – глас императора. Он послан в эти края с инспекцией, ибо времена сейчас трудные, гуситская ересь все еще сильна, а люди – слабы. Но я прибыл к вам с иной надобностью. Вы слышали о чудовище, фрау Ульрика?
– Чудовище? – Она резко обернулась, ее глаза, удивительно потемневшие в неверном свете пламени, холодно блеснули. – Да, я о нем слышала. Крестьяне много чего болтают. Странно, что барон и вы, герр Николас, придаете значение всяким досужим россказням.
– Увы, не россказням. Есть свидетельства, доказывающие, что не все из ходящих по городу баек – лишь плод людской фантазии.
– Неужто вы сами видели это… создание?
– Нет. Но я видел то, что оно сотворило. И человеку подобное не под силу.
– Вздор, – поморщилась Ульрика. – Нет ничего, что не может сотворить человек. О каких бы злодеяниях ни шла речь, всегда виновного следует искать, прежде всего, среди людей.
– Вы не верите в чудовищ? В адовых тварей? В демонов?
Баронесса снова прошлась перед камином, потом обхватила себя руками, будто ей стало зябко.
– Я верю в чудовищ, – сказала негромко, но твердо. – Но едва ли тех несчастных детей убил демон.
«Детей? Ах, ну да, откуда ей знать о бедолаге кожевнике…»
– Детям могло привидеться все что угодно. Неужели вы всерьез полагаетесь на слова перепуганных малышей?
Обескураженный ее решительным отпором и убежденностью в своей правоте, Николас поднял руки, изобразив покорность.
– Сдаюсь, прекрасная фрау, сдаюсь! И впрямь никто не может знать наверняка, сколько в слухах о чудовище правды, а сколько – вымысла. Признаюсь, я и сам не раз изумлялся, сколь истина отличается от рассказов свидетелей. Кто-то лжет, кто-то заблуждается, кто-то со страху видит то, чего на самом деле нет.
Ее лицо смягчилось.
– Надеюсь, вы соглашаетесь не из одного лишь желания произвести на меня лучшее впечатление.
– А у меня могло бы получиться?
– Пожалуй, – по губам женщины скользнула улыбка. – Выпейте все же венгерского, вроде бы оно вам пришлось по вкусу.
Ульрика хлопнула в ладоши, тут же из-за дверей к камину тенью скользнула служанка – худенькая девушка, опрятно одетая и миловидная. Она начала разливать вино по маленьким посеребренным кубкам, и кувшин внезапно дрогнул в ее руках, рубиновая жидкость щедро брызнула на стол.
– Тереза, будь аккуратнее, – бросила хозяйка требовательно, но с необычной сдержанностью: в голосе ее совсем не прозвучало раздражения, она будто неловкого ребенка пожурила.
– Да, сеньора.
Испанка?! Николас встрепенулся, присмотрелся внимательнее. И впрямь волосы у юницы – точно вороново крыло, но уж очень кожа бледная, вот он и не признал с ходу южную кровь. И еще эти темные обводы вокруг глаз, сухие губы, дрожь в руках…
– Ты здорова, дитя?
– Да, сеньор.
Девушка даже не посмотрела в его сторону, ответила тихим безразличным голосом, поставила на стол кувшин, поклонилась и ушла.
– Теперь здорова, – добавила вдруг баронесса. – Тереза еще не оправилась от болезни.
– А мальчик, что принял у меня лошадь?
– Ханс? Он тоже. Многих из моих людей недавно свалил общий недуг. Беспокоиться не о чем, все они поправляются, и новых заболевших в поместье нет.
Несмотря на ее слова, Николасу стало не по себе, и Ульрика, как видно, почувствовала это либо просто догадалась, о чем он может сейчас думать. Она шагнула к гостю и просительно улыбнулась:
– Я была бы крайне признательна, если бы вы, любезный Николас, ничего не говорили об этом в городе. Мы здесь справились с болезнью, но шаттенбуржцы… Вы не местный, но, конечно же, понимаете: многие из горожан очень суеверны, стоит лишь пойти слухам – их уже не остановишь. Про меня и так рассказывают всякие небылицы, будет совсем скверно, если Йегерсдорф станут называть как-нибудь вроде чумной ямы.
– Но вы же позвали лекаря?
– Разумеется. Он сказал столько многомудрых слов, что мне теперь и не вспомнить. Если уж быть совсем откровенной, то мои люди… Я думаю, их отравили.
– Отравили?! – не удержал восклицания Николас.
– Нет-нет, едва ли их кто-то хотел убить. На рынке торговец подсунул нам скверного зерна. Приказчик, когда покупал, не заметил, как подменили один из проверенных им мешков.
– И кухарка не поняла, что зерно порченое?!
– Я сама удивляюсь, – Ульрика развела руками. – Она, бедняжка, первой и слегла. По счастью, никто не умер, но мои слуги, как видите, пока что не пышут здоровьем.
– И вы не попытались наказать мерзавца, продавшего вам отраву?
– Нет. Я женщина, герр Николас. И я одинока. Мой муж умер, из родных на этом свете никого не осталось. Хуже того, я приехала издалека, здесь у меня нет ни друзей, ни знакомых. Мою жизнь не стесняет бедность, но, право же, и никакого влияния в делах города я не имею.
– Вы могли бы снова выйти замуж, – поймав взгляд баронессы, он осекся, готовый откусить собственный язык.
