Лихоморье. Viva Umbra - Полина Луговцова
Где-то зазвучала приятная мелодия, флейта или что-то похожее. К нежным звукам прибавились удары барабана, ритмичные и гулкие, они сотрясали пространство, проникали в самое сердце, заставляя его биться быстрее, горячо растекались по венам, вызывая зуд во всем теле и жажду движения. Дашкины ноги оторвались от земли и понесли ее к костру в быстром танце. Все вокруг будто растворилось: исчезла ярмарка вместе с прилавками и толчеей, исчезло море вместе с кораблями, исчез замок, черневший под огромной луной, исчезла и сама луна – остались лишь мрак и огонь, и ничего больше Дашка не видела. Высокие – до неба – языки пламени плясали в ночи, рассыпая искры, и она плясала вместе с ними под странную чужую музыку, становившуюся роднее с каждым мгновением. Музыка звучала все ближе и ближе, до тех пор, пока не влилась в Дашкино тело. Она принесла с собой силу, красоту и новое имя. «Раджканья! Дочь махараджи!» – вспыхнуло в голове вместе с воспоминаниями из чужого прошлого. Дашка осознала себя роковой красоткой с гладкой кожей бледно-кофейного цвета и блестящими черными волосами, она услышала звон браслетов на своих предплечьях, ощутила прохладный шелк, струящийся по телу, вдохнула ветер с ароматом цветущего сада, долетевший до нее вместе с водяной пылью из золотого фонтана, услышала шум водяных струй, бьющих выше дворца в том саду, и ей безумно захотелось жить. Желание было таким нестерпимым, что она пыталась утолить его дикой пляской и все порхала вокруг костра до тех пор, пока не упала без сил и без чувств, как мотылек, завершивший с рассветом свою короткую жизнь, поэтому не видела проступившую во тьме бледно-розовую полосу, разделившую море и небо.
Очнулась Дашка на стуле перед белой ширмой и зажмурилась от яркого света. Вместо свечей горели потолочные светильники. Она первым делом взглянула на запястье, к которому во сне меркатор приковал тень. Вспомнилось страшное слово «мертвоцепь». Не обнаружив там серебряной цепочки, вздохнула с облегчением: приснилось! Потом поспешно достала телефон. Часы показывали три тридцать. К счастью, пропущенных вызовов не было. Стулья вокруг пустовали – и на ее, заднем, ряду, и передние. К тому же, их стало явно меньше. За ширмой кто-то ходил и чем-то гремел, судя по звуку – составлял стулья. Вскоре оттуда появился мужчина, один из «сектантов», тот, который купил на ярмарке мух-колдунов. Увидев, что Дашка проснулась, он радостно воскликнул:
– Ну, наконец-то! Не могли вас добудиться. Идемте, я вас выведу. Такси уже ждет внизу, все оплачено.
– А… а где все? – сонно пробормотала Дашка, отметив, что пропавший во сне дар речи наяву оказался при ней.
– Разошлись давно. Сеанс закончился.
– А что тут было? Ну, для чего все собирались?
Мужчина как-то странно посмотрел на нее, шмыгнул носом, подвигал бровями и бросил коротко:
– Идемте. Со временем все узнаете.
И она узнала. Все тайны открылись. Эклер подло врал, обещая, что тень станет ее спутницей и помощницей. Все вышло наоборот: это Дашка стала спутницей тени, а заодно – энергетической батарейкой для ее непрерывной подпитки, или кадавером – так «сектанты» называли попавшихся на их удочку простачков. При этом сама тень оказалась рабыней «сектантов» – они купили призрака, скованного особым заклятьем меркатора, для своих темных делишек. Получалось, что Дашка тоже попала в рабство, и сделалась при этом рабыней рабыни. Разве можно представить более страшную участь для человека? Особенно, если знать, что это на всю жизнь, до самой смерти. Мертвоцепь, не видимая глазу, держала намертво, полностью оправдывая свое название. И тень всегда маячила поблизости, нависая над Дашкой, заглядывала ей через плечо, пока та давилась эклерами, или толкала ее в спину по пути на очередное задание.
Поначалу задания казались Дашке безобидными: требовалось следить за некоторыми посетителями кафе «Сэр Эклер», чтобы узнать их адреса. Но потом одна такая посетительница умерла. Дашка побывала на ее похоронах. Это была та самая толстуха в пушистом свитере, попавшаяся ей на глаза во время их первого разговора с Эклером. Женщина тоже приходила в кафе каждый день и объедалась пирожными. Позже Дашка догадалась, что это происходило из-за добавления в эклеры магического порошка, которым кондитер запасался на «ярмарке мерзостей». В основном, порошок действовал на слабовольных, превращая их в рабов собственного желудка. Хитроумный способ довести до смерти и не попасть под подозрение! Так Эклер и его соратники присваивали чужое время. Они называли его «недожиток», то есть, годы, не дожитые жертвой до смертного часа, назначенного судьбой. Выглядел недожиток как порошок серебристого цвета, но это уже в виде экстракта. А перед этим его нужно было собрать и переработать, чем и занимались тени с помощью кадаверов. Процесс оказался настолько жутким, что Дашка до сих пор отказывалась верить в реальность подобного. Первый раз был самым трудным.
С тех пор прошел месяц, и она понемногу втянулась.
6. Тени оживают в полдень
День премьеры в новом театре на Чернавинском проспекте выдался пасмурным. С самого утра накрапывал мелкий дождик, просачиваясь сквозь пелену тумана, растекшегося по улицам города молочными реками. Продрогшие прохожие метались косяками призрачных рыб, стремительно и бестолково. Их размытые туманом силуэты будто скользили по тротуарам, не касаясь земли. Все спешили скрыться в своих убежищах от осеннего ненастья.
Тильда на ходу читала вывески торгового дома: кондитерская «Сэр Эклер», гриль-бар «Мясоруб», салон компьютерных игр «Час потехи», бутик модной одежды «Стройняшка», аптека «Немочь прочь»… она видела все эти вывески множество раз, но где-то среди них должна была появиться новая, ведь театр открывался только сегодня, в день премьеры детского спектакля «Лихоморье».
Вскоре крупные черные буквы-вензеля бросились ей в глаза: «Viva Umbra», что на латыни означало «живая тень» (Тильда еще раньше загуглила). Правда, она не была уверена, что электронный переводчик выдал единственно верный вариант, ведь отдельно набранное слово «viva» переводилось как «да здравствует», а в некоторых словарях «umbra» имело несколько значений, в том числе и «призрак».
Массивная вывеска с острыми краями, висевшая над входом в театр, в сочетании с облезлыми деревянными дверями, обитыми железом, вызывала мысли о средневековых гильотинах.
– Могли бы для детского театра придумать что-нибудь повеселее, – проворчала Тильда себе под нос.
– Что? – переспросил Женька, замедляя шаг и задирая голову.
– Ничего.
Всю дорогу до Чернавинского проспекта Тильда держала младшего брата за руку, боясь отпустить даже на секунду. Это был первый раз после того случая в прошлом мае, когда они выбрались из дома вдвоем, без родителей.
– Нет, скажи! – капризно потребовал он, встряхивая ее руку.
– Эта вывеска мне не нравится.
– А мне нравится! – радостно объявил Женька и пощекотал ее ладонь кончиками пальцев. Тильда в ответ пощекотала его кулачок и выпустила из своей руки, чтобы открыть массивную дверь
