Пепел и пыль - Анастасия Усович
— В такой сестре и нуждается Ваня, — вдруг говорит Нина то, чего я ну никак не ожидаю. — В доброй, верной и смелой.
Я киваю. Пока слёзы окончательно не помешали мне чётко видеть, подцепляю ножом свои Нити Времени.
— Мы возвращаемся домой, — произношу тихо.
И одним быстрым движением наконец освобождаю себя.
* * *
Вокруг никого. Всё белое: стены, пол, потолок. Я не вижу углов, стыков, переходов. Это не помещение, скорее, пространство. Что это за место?
— Так вот ты, значит, какая, Ярослава, — говорит голос в моей голове.
Белизна передо мной сгущается, темнеет, образует форму человека. Это девушка. Она старше меня, но не намного. У неё длинные рыжие волосы, заплетённые в косу. Лицо миловидное, но язык не повернётся назвать её красавицей.
Та, чьё место мне пришлось занять, стоит сейчас в шаге от меня, во плоти, скрестив руки на груди, и изучающе меня разглядывает.
Аполлинария Рюрикович. Моя настолько дальняя родственница, что это уже даже не считается.
Я не знаю, что мне сказать. Извиниться за варварское, но вынужденное вторжение в её тело? Объяснить, что другого выхода у нас не было?
— Не утруждайся, девочка, — опуская руки, произносит Аполлинария. В её взгляде нет ни ненависти, ни укора, ни обвинения. — Ты делала то, что должна была. Пока ты была мной, я была тобой, а потому я чувствовала всё, чем болело твоё сердце. — Аполлинария тяжело вздыхает. — Ты этого не знаешь, но ты очень сильная, совсем как я.
Я вспоминаю, что Христоф, когда мы с ним встретились тогда ещё через амулет, сказал что-то очень похожее. Становится трудно дышать. Я прикладываю кулак к груди, заставляя грудную клетку сопротивляться.
— Эй, — Аполлинария делает шаг мне навстречу. Она протягивает руку, и её ладонь ложится мне на плечо лёгким порывом тёплого ветра. — Не надо корить себя за ошибки, которые совершил кто-то другой. У тебя и без этого полно демонов, которых необходимо победить. — Аполлинария вглядывается в моё лицо в поисках чего-то. Её собственное прямо на моих глазах превращается в лицо старухи. Рыжие волосы окрашивает платиновая седина, морщины кружевными узорами покрывают руки, шею, веки. — Ты ещё так юна. Ты сможешь добиться чего угодно, если пожелаешь. Молю тебя, девочка, не сиди на месте, сложа руки. Люби мир, который нуждается в тебе. Не плачь по тем, кто ушёл. Смейся трудностям в лицо. Оставайся верной себе, что бы ни случилось.
Мамины родители не жили в Старом мосте, а потому сейчас Аполлинария предстаёт передо мной не просто как какая-то родственница, а как настоящая бабушка: наставница и советчица и единственный человек, который знает, какие слова я хочу услышать.
Я понимаю, о, как я понимаю Бена, который так и не смог отпустить воспоминания о дедушке!
Аполлинария начинает исчезать. Не сразу, а медленно становясь прозрачной. Последним, что она говорит мне, прежде чем окончательно покинуть, становится фраза, которую я часто слышала от Дани — вечном свидетеле моих панических атак:
— И только дыши.
Я следую её совету: делаю глубокий вдох, затем долго выдыхаю. И вдруг всё проясняется. Я знаю, где нахожусь. Это четвёртое измерение, то самое, о котором говорил Христоф. Я ещё не дома, но уже не в жизни Аполлинарии, не в будущем и не в настоящем. Я где-то, что содержит все времена сразу. И как только я понимаю это, белизна наполняется картинками. Каждая из них превращается в объёмное видение, когда я останавливаю на ней свой взгляд: это люди, с которыми я хоть раз пересекалась, это места, которые я видела хоть одним глазком, это каждое из моих самых потаённых желаний.
Я вижу всё, что со мной когда-либо происходило, начиная от первого шага и заканчивая первым поцелуем…
Стоп. Но первый раз был с Беном, а это… кто этот черноволосый парень?
Я растерянно таращусь на калейдоскоп меняющихся событий и в какой-то момент понимаю, что перестаю узнавать собственную жизнь. Дмитрий рядом с матерью, и они не выглядят так, словно не общались уже больше десяти лет. Я стою рядом с Даней и Ваней, и когда Ваня снимает очки, его глаза не меняют свой естественный карий цвет. Я в комнате с Виолой, и она показывает мне свою семейную фотографию, но на ней нет Рэма. Я нахожу Сашу на заднем дворе штаба и с трудом оттаскиваю его, пьяного, до комнаты. Лия заходит в класс под руку с незнакомой светловолосой девушкой. Я даже не смотрю на свою подругу, мой взгляд соскальзывает на Даню и Амелию, которые следуют за Лией. Прежде чем разделиться, чтобы сесть со мной рядом, Даня целует Амелию в губы.
Моя голова разрывается на части.
Я закрываю тюремную решётку перед лицом Лизы. Черноволосый парень проходит мимо меня, проводя рукой по моему плечу. Его лицо неуловимым видением исчезает раньше чем я фокусирую взгляд. Я прихожу домой после тяжёлого дня в чужую квартиру, но точно знаю, куда поворачивать. В комнате, где я останавливаюсь, только одна кровать. Но где же спит Даня? Я хлопаю, когда женщина в возрасте объявляет кого-то мужем и женой. Я стою перед зеркалом, рассматриваю своё отражение. Взгляд останавливается на медальоне, висящем на шее. Я подцепляю его пальцами и сжимаю в кулаке. В груди разливается что-то неприятно тягучее — тоска по кому-то.
Но чаще всего: чаще мамы, Дмитрия, близнецов, черноволосого юноши, чьё лицо почему-то всё время ускользает от меня, и знакомых из штаба — мелькает молодой человек с русыми взлохмаченными волосами и серо-зелёными глазами. Я вижу его взрослого и вижу его ребёнком. Я вижу его в своём доме, в своей школе, в штабе, вижу его на улице, в магазине, в кино. Вижу его на всех фотографиях в доме. Вижу его фотографию в своём телефоне.
Я не понимаю, что происходит. Мне страшно. Я падаю на колени, но вместо того, чтобы приземлиться на твёрдый пол, проваливаюсь в бездну.
Картинки подхватывают меня и в вихре уносят куда-то запредельно далеко.
Я закрываю глаза, чтобы больше их не видеть.
Эпилог
Под щекой что-то твёрдое и шуршащее. Когда я двигаю головой, оно мнётся и больно колет. Я открываю один глаз, затем второй. Тем, что мешало мне спать, оказывается книга. Я гляжу на страницы: информация о фейри, что-то зачёркнуто, что-то обведено красной ручкой. Не моим, но очень знакомым почерком на