Земля мечты. Последний сребреник - Джеймс Блэйлок
Эндрю принял решение. Времени на размышления у него не было. Он достал нож из кармана, раскрыл отвертку и опустился на колени перед одним из окон. Но потом понял, что будет ясно виден с улицы. Любой проезжающий мимо примет его за грабителя, поднимет тревогу и все его старания пропадут даром. Он поднялся и пошел к груде картонных коробок, вытащил две побольше, понес к тому месту, где пристраивался к подвальному окну, стараясь не скрести картоном об асфальт. Потом он принес еще две, поставил их так, чтобы полностью скрывали его, пока он будет отвинчивать шурупы, и снова приступил к работе.
Пытаться предупредить Пиккетта не имело смысла. По крайней мере, пока. Чем Пиккетт мог ему помочь? Эндрю принял на веру, что Пиккетт находится в подвале. Если его там не окажется, то Эндрю все равно пролезет внутрь посмотреть, что там творится. В любом из этих вариантов снятие сетки было неплохой идеей. Шурупы хорошо проворачивались в тронутом погодой и временем дереве, но сидели слишком расхлябанно, а потому не выходили наружу, и тогда он нашел крепкую щепку, завел ее под деревянную реечку и стал отжимать ее, как рычагом, одновременно откручивая шурупы. Время шло. Отвинченные шурупы один за другим ложились на тротуар, и он свободной рукой отметал их в сторону. Наконец две деревянные реечки упали на тротуар и угол сетки теперь можно было оттянуть от оконной рамы. Он вдруг понял, что потеет на прохладном ветру, несущем с собой клочья тумана, но молча и уверенно продолжил работу, удивляясь сам себе и думая о Розе, думая о том, что, если бы он с такой же настойчивостью и усердием занялся покраской дома…
Он потянул за край стальной сетки и, конечно, расцарапал ладонь о выступающие острые концы. Оставшиеся деревянные реечки затрещали, некоторые треснули и упали на асфальт, он поднажал еще и, полностью вырвав сетку из крепежа, забросил ее в траву за парковкой. Потом поднялся и разбросал по асфальту ногами шурупы и щепки, после чего поспешил спрятаться за мусорным бачком.
Запах из бачка исходил гнуснейший – протухшей рыбы, кофейных зерен, сигаретных бычков. Он сидел на корточках за бачком, задерживая дыхание. Он ничуть не удивился бы, если бы любители пончиков прибежали на шум. Но ничего такого не случилось. Он досчитал до десяти, давая им еще время. И опять ничего. Он посмотрел в пространство между дном бачка, стоявшего на колесиках, и землей. Парковка оставалась пустой и тихой. Он вернулся к окну, убрал отвертку в корпус ножа и вытащил длинное лезвие.
Он явно родился для того, чтобы стать грабителем. Все шло как по маслу, что вернуло его мысли к махинациям с опоссумом. У окна с переплетами имелась пружинная защелка наверху. За долгие годы здание слегка просело, окна сместились из своего первоначального положения, образовалось множество зазоров в тех местах, где никаких зазоров не должно было быть. Он засунул в щель лезвие ножа, надавил закругленным концом на скошенную сторону подпружиненного металлического треугольника, каким была подвижная часть защелки, надавил, одновременно упираясь в окно.
Он чуть не ударился лбом о стену, когда окно распахнулось, и он мгновенно почувствовал запах чеснока и рыбы, услышал звук голосов вдалеке. В подвале стояла почти полная темнота. Пиккетта здесь явно не было. Он бы увидел и услышал Эндрю и уже был бы у окна, старался подтянуться наверх. И Эндрю не оставалось ничего другого – только самому пробраться внутрь головой вперед и на спине.
Это оказалось нетрудным. Внутри над окном был бетонный уступ, вероятнее всего, верхняя часть фундамента. Эндрю ухватился за нее, потом нащупал опору на грубом деревянном фундаментном брусе, идущем поверх уступа, и держался за него, протаскивая сквозь окно свое тело, а когда полностью оказался внутри, отпустил брус и приземлился на корточки на пол подвала и снова замер в ожидании – вот сейчас прекратится разговор, начнутся беготня и крики. Но ничего такого не случилось – разговор продолжался, раздавался смех, звон бокалов.
А что, если Пиккетта нет здесь? Что, если, подумал вдруг Эндрю, ничего такого с ним не случилось? Что, если его, Пиккетта, всего лишь обуяло усердие, и он решил, что Эндрю испытывает похожие чувства и не будет возражать, если его в пять утра разбудит телефонный звонок? А что, если его просто убили? Это были мрачные мысли, и означали они, что Эндрю просто вломился в законопослушный китайский ресторан, и когда испуганные повара будут разрезать его на части мясными ножами, ему не останется ничего, как только улыбаться и терпеть.
Но вряд ли дела обстояли так, о чем свидетельствовал и пикап, припаркованный у тротуара. Что там говорил Пиккетт о своем неверии в совпадения? Эндрю осторожно пошел по подвалу. Несмотря на густой туман, снаружи света хватало, чтобы он мог видеть в подвале, когда его глаза попривыкли. Подвал был вдвое меньше, чем казалось снаружи, а четверть его площади занимал туалет. Повсюду стояли коробки с консервами и ящики с овощами. С потолка на проводе свисала голая лампа накаливания. Сверху доносился скрип ножек стола и стульев.
Эндрю прокрался по бетонному полу, потом стал подниматься по лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке и прислушиваясь. Он хотел только одного – посмотреть. Если Пиккетта там, в зале ресторана, нет, то Эндрю выберется отсюда, как и пришел, через окно, пойдет, пошатываясь, по дороге, будет пьяно здороваться со всеми, кто попадется ему на пути. Но если он сейчас столкнется с кем-нибудь здесь, на лестнице…
Будет изображать пьяного, делать вид, что пробрался в подвал, чтобы поспать. Он жалел, что в его выхлопе одна зубная паста и ни капли алкоголя, но радовался тому, что не побрился с утра. Он остановился на время, достаточное, чтобы вытащить пакет с бутылкой из кармана и отвинтить крышечку. Внутри оставалось несколько капель. «Ночной поезд» – гласила этикетка. Он вылил капли на свое пальто, удивившись неожиданному винному запаху. Бутылку он убрал. Она еще могла пригодиться.
Сверху до него донесся звук шагов и звон посуды – кухня, видимо, находилась где-то справа, хотя двери он и не видел. Последние шесть ступенек он преодолевал на руках и коленях, готовый в любую минуту скатиться вниз и изображать там спящего. Его сильно трясло, как
