Кровь и туман - Анастасия Усович

Я подхожу ближе.

— Я не искал, — честно отвечаю. — Но у меня почему-то такое стойкое ощущение, что вы, во-первых, и не прятались, а во-вторых, что не я вас искал, а вы каким-то образом заставили меня вас найти.

— Не понимаю пока, хорошего ты обо мне мнения или плохого, — иронично замечает Миллуони. Глядит в пустое ведро, затем на меня. — Сейчас я с этим закончу и пойдём. — Я хочу спросить, куда и зачем, но он тут же добавляет сам: — Тебе же явно есть, что у меня спросить. По глазам вижу.

— Но я здесь не один, и не могу так просто куда-либо уйти.

— Можем отправить послание, — предлагает Миллуони, словно это ерунда, вроде сообщения на телефон, хотя говорит он точно о магии. — Помнишь, где своих товарищей оставил? — Я киваю. — Ну и отлично.

Снова обращается к колодцу. Несколько безуспешных попыток, и ведро наконец до половины наполняется водой.

— Кстати! — Миллуони щёлкает пальцами свободной от ведра руки. — Не надо разговаривать со мной на «вы». Ты ведь тоже далеко не шестиклассник. Сколько тебе?

— Сто двадцать четыре.

— Недурно. И не стыдно было старику с восемнадцатилетней девчонкой встречаться?

Миллуони смеётся, а я краснею второй раз за день. Опускаю голову, принимаюсь следить за собственными ботинками, мелькающими на фоне песка, по которому мы идём.

— Ладно, ладно, Гринго, расслабься, — Миллуони хлопает меня по плечу. — Все там были. — Его прикосновение такое тяжёлое, что мои колени слегка подгибаются. — Есть в людях что-то, чёрт знает, что, из-за чего тянет к ним, как магнитом. И это при всей их заносчивости, при всём эгоизме и вечной жажде наживы…

— Полагаю, тебя к ним тянет именно потому, что вы так похожи конкретно по этим трём пунктам, — вырывается у меня.

Поджимаю губы, но голову поднимаю, чтобы глянуть на реакцию ведьмака. Миллуони меряет меня пронзительным взглядом, а в итоге выдаёт лишь кривую усмешку.

— Ты мне нравишься. Дядьку мне твоего напоминаешь.

Я веду плечом, молча обозначая всё своё отношение к этой теме. Христоф испортил мне жизнь ещё с того времени, когда я даже не был рождён на свет, и моё отношение к нему ничто изменить не сможет.

— Не делай такое лицо, будто я тебе в него соляной кислотой плеснул, — требовательно просит Миллуони, замечая это. — Христоф был одним из умнейших стражей своего времени — и это факт, а не мои выдумки. Авель, бедненький, своё дерьмо с потрохами бы сожрал, чтобы быть хоть чуть-чуть таким же сообразительным, как внук.

Миллуони достаёт портсигар из нагрудного кармана рубашки. Открывает, протягивает мне, но я отказываюсь.

— Не куришь? — всё равно зачем-то удивлённо спрашивает ведьмак. — Ну и правильно.

— Зачем тогда ты это делаешь?

— Давняя привычка. Кто-то по утрам пьёт кофе, а кто-то выкуривает голландскую сигариллу. Ты был когда-нибудь в Голландии? — я отрицательно качаю головой. — Советую. Отличное место!

Миллуони говорит всю дорогу, пока мы идём, но ни одного слова по делу. В основном разбрасывается какими-то фактами из своей жизни, которые выставляют его в лучшем свете, или же усмехается надо мной и моей, как он сам выражается, абсолютной неспособностью с пользой проводить данную мне бесконечность.

Живёт ведьмак в небольшом, но внешне вполне себе приличном каменном доме в паре километров от поселения. Внутри — две комнаты, одна из которых соединена с кухней, санузел и кладовая. И везде, что сразу бросается в глаза: на полках, в шкафах, на столах — идеальный до педантичности порядок.

— Странно, — протягиваю я, осматриваясь.

— Ты о чём? — уточняет Миллуони.

— Никогда бы не подумал, что тот, кто господствует над хаосом, такой фанат порядка.

Миллуони хмыкает. Не утруждая себя разуванием, проходит сразу в кухню. Я следую за ним.

— Магия — это не хаос, Влас, это способность, которая в умелых руках превращается в талант. И чем скорее ты это поймёшь, тем больше пользы сможешь из этого извлечь.

Миллуони оставляет ведро на крошечном подоконнике. Открывает шкаф над раковиной, достаёт два стакана. К ним на кухонном столе присоединяется фигурная бутылка с полки слева от окна. Миллуони наливает один стакан наполовину, второй — до краёв.

И именно его по столу толкает мне.

— Нет, спасибо. Я не пью.

— Не пьешь, прожив сотню лет, плюс четверть века? — Миллуони недоверчиво фыркает. — Значит, мало видел. Тебе бы мой опыт. — Вертит свой стакан в руках. Оранжево-красная жидкость бьётся о стеклянные стенки. — Хотя, нет, — добавляет, одаривая меня оценивающим взглядом. — Ты бы, парень, такого не выдержал.

— Я не одну войну прошёл, — говорю я, ощущая необходимость встать на собственную защиту.

— Рад за тебя, — отвечает он и разом опустошает свой стакан. Даже не морщится, когда опускает его обратно на стол. — А я помогал Екатерине Великой с гардеробом, но, знаешь, это вроде как сомнительный повод для гордости.

Я осторожно беру предназначенный мне стакан, подношу к губам. Хватает и короткого диалога, чтобы мне чётко осознать — на трезвую голову я Миллуони долго терпеть не смогу. Делаю глоток. Будто раскалённое железо в горло залили. А запах… нечто среднее между жжёной резиной и ацетоном.

И всё же допиваю до конца, чтобы не демонстрировать свою слабину. Как любила в шутку говорить моя Ярослава: «Ёжики плакали, кололись, но продолжали есть кактус».

— Вкусно? — с интересом спрашивает Миллуони.

Я облизываю губы, но не от удовольствия, а чтобы убрать с них обжигающие капли напитка.

— Что это? — я со звоном ставлю стакан на стол. — Если я для тебя не долгожданный гость, можно было просто сказать. Не обязательно травить!

— Так ты, значит, шутить умеешь? А то всё лицо серьёзное такое.

Миллуони смеётся. Нет. Насмехается. Надо мной и моей реакцией на его слова. Рад, наверное, что может наконец скрасить своё одиночество издевательством над кем-то другим.

Я ещё и молчу, как последний дурак. Пропускаю всё мимо, терплю. Никогда не умел парировать красиво, как это делала Ярослава.

Когда-то мой защитник. А теперь мне нужно учиться самому за себя бороться.

— Так что у вас там со Славой Романовой? — вдруг спрашивает Миллуони, словно прочитав мои мысли.

Кивает на стулья за столом. Сам занимает один. Я пользуюсь приглашением и опускаюсь на противоположный. Не знаю, что ответить. Правда — вот она, ничего сложного: скажи просто «Уже ничего», и всё. Но поперёк горло встаёт вместе с алкоголем, до сих пор не переставшим царапать внутренности.

— Юноша, а чего такой бледный? — уточняет Миллуони, не получив ответа на свой предыдущий вопрос. — Я тебя стыдить не собираюсь. Просто интересно.

— Мы со Славой расстались, —