Дмитрий Галантэ - Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 1
– Полная неизвестность, вакуум какой-то! Так не может продолжаться! Вот нам и поручено во всём хорошенько разобраться, досконально прояснить обстановку, так сказать.
Я озадаченно почесал затылок и спросил:
– А что за люди в этих племенах, совсем дикие или только наполовину?
Сам же про себя подумал: «А говорил ещё: “не спрашивай только меня о предстоящем деле”, так я и знал, что сам всё расскажешь, как миленький, и нечего было зря напускать густой туман таинственности! “Разведчики, внедриться”! Что за шпионские страсти-мордасти?»
Дормидорф тем временем отвечал на заданный вопрос, всё же слегка покосившись на меня, пока я додумывал свои мысли:
– Внешне они практически такие же, как и мы, но их уровень интеллекта оставляет желать лучшего. Они живут удовлетворением животных потребностей, не заботясь о завтрашнем дне. А если о чём и заботятся, так только о себе и своих удовольствиях в будущем. Где живут, там и пачкают. У них есть законы, но даже их почти никто не выполняет. Если кого и наказывают за невыполнение, то не истинно виновных, а тех, кто под руку попадётся, кого легче достать, или тех, кто не может за себя постоять.
«Во как! – подумалось мне. – Ну, прямо в точку! Не в бровь, а в глаз! Про кого он мне тут рассказывает? Про таких-то недоумков и лишенцев я и сам могу ему столько понарассказывать, закачаешься!» Что-то уж больно знакомое сквозило в словах Дормидорфа. Я даже взглянул на него, не с намёком ли он говорит? Дормидорф был серьёзен и сосредоточен, как никогда. Он и бровью не повёл. Да-а, похоже, я там окажусь, как рыба в воде. Хотя кто эти племена разберёт? Вдруг они достигли небывалых вершин в упоительных и самоотверженных гнусностях и переплюнули в изощрённых пакостях своих продажных и бессовестных коллег из моего мира? Ведь чего только не бывает в жизни! И даже такое вполне возможно. Как всё же верно сказано – нет предела совершенству!
Как интересно получается: из другого мира всякой гадости проход закрыт, так она стала разрастаться и плодоносить прямо здесь! Плохому-то учить не надо, оно само себе дорогу всегда пробьёт или попросту всплывёт, как ему и положено по всем законам физики! Жизнь устроена на принципах равновесия добра и зла, кроме того, добро может быть одновременно и злом, как и зло – добром.
Вот, пожалуйста, до невозможности примитивный пример: врач спасает умирающего больного – казалось бы, это очень хорошо, безусловно, доброе дело. Ну, как же! Это его священный долг, по-другому он просто не может! Выполняет своё предназначение, свою работу! Так всегда рассуждают люди, боящиеся брать на себя ответственность разбираться в делах. Выполнил свой долг, сделал всё, что можно, и – молодец-огурец, честь тебе и хвала, есть чем гордиться! А остальное не касается. Спасти жизнь нуждающемуся в исцелении больному – это и есть добро в самом чистом виде, плюс ещё и милосердие. Но тем самым лекарь обрекает спасённого пациента на дальнейшую жизнь со всеми её прелестями и недостатками. А ведь недостатков в жизни несоизмеримо больше, чем прелестей. Вот повезло! После этого счастливо исцелённый ещё, чего доброго, и до не предусмотренной бюджетом пенсии доживёт, зараза! В моём мире как к старикам, так и к детям отношение: не приведи в госпиталь. Да уж, если говорить о добре и зле, то одна старость чего стоит! Ведь тех, кто призвался её обеспечивать, тоже кто-то лечит, и, к сожалению, с положительным результатом! Вот если бы лечили плохо, то не было бы столько нахлебников на душу населения, а так подобный пресловутый лекарь подтверждает своё звание безразличного глупца.
И такими парадоксами, если разобраться, вымощена вся жизнь, как мостовая булыжниками. Это я ещё не беру самый худший вариант: если спасённый человек окажется на редкость отвратным существом, воплощением мерзопакостности и своей дальнейшей жизнедеятельностью принесёт окружающим немало горя и страданий. И где же здесь добро, а где зло, скажите на милость? Одно я знаю точно: ну не может быть добром то, что творится теперь на свете, язык не поворачивается назвать это добром! Однако равновесие, обусловленное правом выбора, поддерживается всегда.
За разговорами время прошло незаметно. Мы с Дормидорфом одновременно повернулись к шатру, когда услышали там приглушённую возню и монотонно-недовольный бубнёж.
– Проснулись, друзья? С добрым утром! – поприветствовал Дормидорф вылезавших из шатра Дорокорна с Юриником.
– Какое ещё утро? Ночь на дворе, темень кромешная, хоть глаз Дорокорну коли! – раздался недовольный бас. И тут же, перебивая его, писклявый голос, не допускающий возражений, пафосно заявил:
– Не ночь, а раннее утро, ты глаза просто открыть позабыл, маленький глупыш!
От этих вопиюще наглых слов Юриник мгновенно проснулся окончательно и уже раскрыл рот, чтобы дать наглецу справедливый и заслуженный отпор, но дед предусмотрительно сменил тему разговора на предстоящие сборы. Предостерегающе подняв левую руку, он спросил:
– А каким образом вы прибыли на Опушку Сбора? Пробирались своим ходом через леса?
Юриник нехотя отвечал:
– Пришли с оказией, на оленях. Мы их отпустили, у них были дела в соседнем лесу. Если нам приспичит, то мы с лёгкостью кого-нибудь найдём, тем более олени не лучшее средство передвижения, больно уж тряские и медлительные. Да и ноги по земле волокутся и за пеньки цепляются… кое у кого.
Дорокорн стойко выслушал слова Юриника, хоть и видно было, что ему это далось нелегко. Он позволил себе лишь слегка поморщиться, словно от надоедливой зубной боли, не более того.
Агрес вполне мог выдержать нас четверых, но, посовещавшись, мы решили продолжить путь на двух птицах, чтобы он не так сильно уставал. Найти здесь птеродактиля не составляло особого труда, тем более что Агресу стоило лишь робко заикнуться, как любой из них был просто счастлив услужить ему.
Расстелив скатерть и что-то пробормотав над ней, дед заказал завтрак и сытно накормил нас. После чего, прихватив свои немногочисленные вещички, мы отправились в дорогу.
Отойдя от лагеря на довольно приличное расстояние, Дормидорф издал условный короткий свист. Да так пронзительно, что у меня даже зубы засвербило. Кстати, тогда я вновь заметил светлый полированный шест в его руке, а в лагере я его точно не видел. Прямо палка-невидимка какая-то!
Когда прилетел Агрес, дед попросил его найти ещё одну птицу или, на худой конец, птеродактиля, что тот и сделал. Через считаные минуты пригнал нам целую стаю из восьми или девяти птеродактилей. Юриник придирчиво выбрал самого крупного и сильного из них и победоносно взглянул на Дорокорна. Но тот, к своему сожалению, никак не мог говорить, ему Дормидорф чуть ли не руками закрывал рот, удерживая от огромного и нестерпимого желания дать дельный совет, ну хотя бы один, или ценное указание, что неминуемо привело бы к новому спору и долгим препирательствам. Наконец все расселись по своим местам, мы поднялись в воздух и легли на нужный курс. Дед и я летели на Агресе, а наши непримиримые спорщики на птеродактиле.
Перелёт длился около восьми часов. Ох, и намаялся я за это время вынужденного сидения, глазения и ничегонеделания! Потом двухчасовой привал и обед. Дормидорфу несколько раз пришлось заказывать целую скатерть мяса, чтобы сэкономить на охоте силы наших птиц.
Следующий перелёт длился до глубокой ночи, а после приземления всё повторилось заново: еда, питьё, сон, только на этот раз мы оставляли бодрствующим одного человека. Спали по очереди. По два часа каждый из нас отсидел с арбалетом Юриника, охраняя спокойный сон своих соратников. До земель диких племён было ещё около десяти часов лёту, но вдруг у них хватило ума выслать разведчиков? Нужно было действовать аккуратно, для начала осторожно внедриться и немного пожить в каком-нибудь, возможно, кочующем племени. Потом, ссылаясь на него, пристать к более крупному и могущественному, ведущему уже оседлый образ жизни. Так что завтрашний перелёт будет последним, а потом мы пойдём пешком или пересядем на лосей или оленей до встречи с наиболее подходящим племенем.
Ночь прошла совершенно спокойно. Рано утром, сытно позавтракав таким образом, чтобы хватило ещё и про запас, мы было уже собрались вылетать, как я ненароком рассмешил всех, став на какое-то время объектом издевательств и подшучиваний моих друзей. Напрочь позабыв про карман с сюрпризом, я, в поисках вечно пропадающих невесть куда сигарет, соревнующихся в этом искусстве с зажигалкой, залез в него и нащупал что-то мягкое, размером с шарик от настольного тенниса.
Недолго думая, я вытащил из кармана руку с зажатой в ладони некой субстанцией, скатанной в небольшой плотный комок, тут же намертво приставший к пальцам, сковав их. Как только я попытался разжать руку и избавиться от подозрительной липучки, это нечто принялось пузыриться и резко увеличиваться в размерах, издавая лёгкое шипение, потрескивание и сильный дурной, я бы даже сказал, тошнотворный запах, очень смахивающий на «аромат» не самой свежей рыбы. Пытаясь отчистить второй рукой первую, я окончательно перепачкал обе. Несколько расстроившись, я бросил это неблагодарное занятие и с недоумением уставился на невольных зрителей, которые с нескрываемым интересом и трогательным сочувствием наблюдали за моими мытарствами.
