Право на рассвет - Андрей Павленко
– Да. Но вопрос все же не совсем корректен. Даже от обычного источника света часть излучения распространяется с большей скоростью, нежели сто девяносто тысяч миль в секунду… Да и движение небесных тел относительно друг друга в отдельных случаях значительно превышает ее… Но имеющимися на сегодняшний приборами это вычислить невозможно.
– Нашими или вампирскими? – поинтересовался я.
Но Миша меня перебил:
– Это что-то вроде сверхвысокочастотного излучения?
– Нечто вроде. – Отвечал Дайрон. – Лет через сто-двести, я думаю, люди подведут научную основу и под эту загадку.
– А абсолютный ноль? – Уточнил я, припомнив все свои дурацкие вопросы по физике, на которые школьная училка не могла дать вразумительного ответа. – Существует ли температура ниже?
– В том смысле, что ты вкладываешь в вопрос – да. – Дайрон откинулся в кресле, и обхватил себя руками за шею, словно абсолютный ноль уже начал пробирать его до костей.
– Секундочку! – Миша привстал. – Лет сорок прошло, но я четко помню, что такое абсолютный ноль. Температура, при которой прекращается движение атомов. Даже график какой-то имеется. Третье начало термодинамики! Там по формуле бесконечная недостижимость получится!
– Повезло же нам жить в начале температурной шкалы, – негромко рассмеялась девушка. – Учитывая, что верх – практически бесконечен.
– Если рассуждать с точки зрения современной физики, ты прав. – Дайрон улыбнулся краем рта. – Даже при абсолютном нуле присутствует движение электронов в атомах. Но при соответствующем количестве энергии, перейдя определенный порог, движение можно не только полностью прекратить, но и дать частицам… что?
– Что? – Хором спросили мы.
Дайрон хмыкнул.
– Отрицательную скорость. И температура будет иметь любую бесконечную величину.
– С трудом себе это представляю! – признался я. – Как скорость может быть отрицательной?
– Минус два яблока! – Рассмеялся Голубых. – Пример в студию!
Дайрон улыбнулся и над столом возник небольшой, диаметром не более двадцати сантиметров, прозрачный шарик.
– Круто! – Восхитился я.
– Сейчас температура около десяти градусов. – Сообщил мальчишка. – Можно потрогать.
Я осторожно коснулся сферы. На ощупь она была как холодное стекло, потом стала становиться все холоднее. Когда пальцы стало ощутимо обжигать, я отдернул руку.
– Минус тридцать. – Прокомментировал Дайрон.
Сфера покрылась изморозью, которая тут же исчезла.
– Минус пятьдесят… Минус восемьдесят… Минус сто двадцать два… – Монотонно перечислял он.
Затаив дыхание мы смотрели во все глаза. Рядом холода не ощущалось совершенно.
– Минус двести пятнадцать… Двести пятьдесят два… Двести шестьдесят восемь…
Ничего не происходило.
– Минус двести семьдесят три… – Мальчишка на секунду замер, потом, глубоко вздохнув, произнес:
– Минус двести семьдесят три и сто шестьдесят два.
Но ничего не произошло.
– И что, там действительно абсолютный ноль? – недоверчиво спросил Миша.
Мальчишка кивнул.
– В этом объеме пространства.
– Что-то ничего не вижу… – Пробормотал я. Может, Дайрон нас дурачит? Был такой рассказ, где мужик показал присутствующим банку и сказал, что в ней находится космическая пустота. Открыл, и все ахнули: там действительно ничего не было! Может, и тут…
Но тут все было иначе.
– Минус двести семьдесят щесть! – Сообщил Дайрон.
Сфера чуть изменилась. Или нет?
– Минус двести восемьдесят!.. Двести девяносто! Триста восемьдесят восемь! – Голос Дайрона напрягся.
– А там воздух? Или вакуум? – поинтересовался Голубых.
Никто ему не ответил.
Сфера стала сереть.
– Минус восемьсот. Минус две тысячи шестьдесят три.
Сфера стала наливаться темнотой.
– Свет останавливается… Охренеть… – Ни к кому не обращаясь, тихо сказал Миша.
– А что будет, если сделать минус миллион? – уточнил я, заворожено глядя на иссиня-черный шар.
– Не знаю! – отрезал мальчишка и шевельнул пальцем. – Потрачу много сил!
Сфера растаяла в воздухе.
– Признаться, мне самому стало интересно, что будет! – признался он.
Голубых сидел, прижимая ладони к щекам.
Миша открыл рот. И закрыл.
– Подумаешь… Сельская магия.
Дайрон озорно улыбнулся.
– Но все же магия. Кто еще хочет о чем-то спросить?
– Почему никто никогда из людей не находил останков вампиров? Или гулов? – Выпалил я.
Дайрон перевел взгляд на Маргриту.
– Великий, откуда у них золото Аненербе? – поинтересовалась она.
IV
– Что с тобой, котик? – Шею обхватили прохладные руки.
– А, это ты… – кончик тлеющей сигареты описал в полумраке кабинета гаснущий полукруг и расплющился о дно пепельницы, которой служила человеческая челюсть, покрытая бледно-желтой глазурью.
«Незабываемому Герману Вирту Ропер Бошу в день пятидесятилетия, от бывших коллег по Университету. Мая 6-го, 1935» – гласила памятная гравировка на металлической пластине, привинченной сбоку.
Вполне невинная надпись, не правда ли? Если не знать о второй, нижней.
«Фрагмент нижней челюсти гиперборейца» – по-латыни сообщала она. Чертов Ауртхгайнен, вечный оппонент и головная боль еще со времен Берна. И до сих пор ему неймется!
Намек на его теорию о происхождении человечества.
Первое время подарок несказанно раздражал профессора, а потом, спустя некоторое время, вызывал лишь легкую усмешку. Значит, его выводы все же имеют под собой основу, если такие пренеприятные субъекты, как Алек Ауртхгайнен и иже с ним, тратят свое драгоценное время на подобные сюрпризы…
Теперь яблоко раздора стояло на его столе. И если прихотливая судьба сведет когда-нибудь его с Ауртхгайненом или кем-то из его своры, пусть это будет здесь, в Марбурге, в рабочем кабинете его небольшого уютного дома.
Чтобы они провели время за приятной беседой, выкурили по сигаре и Алек судя по выгоревшей глазури, убедился воочию – его подарок не забыт.
– Что случилось, Герман? – встревоженно спросила жена. – Уже третий день, как ты сам не свой… Это связано с Эрвином?
Профессор с трудом поборол желание ударить кулаком по столу. А этот бездельник-то тут причем? Маргарет, в своей извечной женской правоте считала, что на ее неполноценном племянничке сошелся клином свет! И что он непременно должен вытаскивать его из неприятностей, из которых тот не вылезал.
Каждый раз профессор давал себе зарок не поддаваться, но неизменно проигрывал, не выдерживая ее слез. Таких отвратительных женских слез.
Взять хотя бы последний раз, когда Эрвин и еще двое парней из гитлерюгенда, изрядно набравшись, стали ломиться в дом к какой-то девице! А кто-то из ее родных – то ли папа, то ли брат, в такие подробности профессор вдаваться не стал, оказался ни много ни мало – оберфюрером СС!
К несчастью, родственник оказался дома, и недолго думая, двумя выстрелами отправил на тот свет одного из буянов.
Эрвину, хоть он и был зачинщиком, повезло.
Дело могло бы кончиться очень печально. Двум оставшимся светил, как минимум, трибунал.
Не выдержав натиска жены, профессору пришлось обратиться к всесильному Генриху Гиммлеру.
И пожалуй, это был первый и последний раз, когда две руны «Зиг» и пара дубовых листьев оказались бессильны перед щитом «Наследия предков».
Первый и последний!
Когда Эрвина выпустили, профессор устроил дома невероятный скандал. Забыв обо
