Хранитель кладов - Андрей Александрович Васильев
Но вот насчет голосов в голове уговора не было. Мне подобное на фиг не нужно.
«Я тут, я рядом. Хранитель, это в твоей власти!»
Такое ощущение, что молоденькая девчонка говорит. Жалобно так, пронзительно. Интересно, «тут» — это где конкретно?
Ответ я получил почти сразу же. Совсем недалеко от меня, у остова одной из совсем развалившихся изб, обнаружилось нечто вроде легкого свечения. Ну, как будто под одеялом фонарик включили. В ночи, скорее всего, видно было бы куда лучше, но и днем этот свет я различил без труда.
А ведь это клад со мной говорит. С чего бы кому-то другому называть меня Хранителем? Правда, если кому подобное рассказать, психушка гарантирована. Я и сам, признаться, начинаю сомневаться в собственной вменяемости. Потому надо брать лопату и копать. Если там обнаружится захоронка — я не свихнулся. Если нет — плохо дело, надо искать психиатра. Не психолога, как я говорил шутейно Воронецкой, а именно психиатра.
Лучше бы там что-то оказалось. Не из корысти этого желаю, а исключительно из соображений любви к себе единственному. Дом скорби не то место, где мне хочется быть.
На то, как я взял лопату, никто из моих приятелей внимания даже не обратил. Они опять спорили на какую-то историческую тему, явно получая от процесса этой перебранки немалое удовольствие. Вот так они отдыхали, так сбрасывали те стрессы, что копились весь год. И это не самый плохой вариант, как по мне.
Свет, когда я к нему приблизился, стал куда ярче, чем раньше, а в ушах послышался веселый девичий смех. Она, несомненно, радовалась, поняв, что ее просьбы были услышаны.
А меня, кстати, этот смех насторожил. Вдруг я не должен этого делать? Ну да, убедиться в верности догадки следует, но все же? В том странном обществе, которое дядя Фома и Стелла называли «миром Ночи», действовали свои законы, и их было немало, это я усвоил. Может, один из них, например, запрещает Хранителям выкапывать клады собственноручно? Или надо слова какие произнести в этот момент?
А спросить не у кого. Даже интернет — и тот не помощник, как бы странно это ни звучало.
«Прошу тебя! Отпусти! Нет мочи!»
Как видно, клад уловил мои сомнения, голос теперь не смеялся, а только что не рыдал. Мало того, в свете, который стал совсем уж ярким, передо мной вдруг побежали картины далекого прошлого, чем-то напомнив мне то ли рисунки из старых книг, то ли самые первые кинохроники.
Бородатый мужик завертывает в тряпицу монеты, убирает их в горшок, чем-то закрывает его горло и кладет в яму, выкопанную около избы.
Мрачные люди выносят из дома несколько гробов.
На то место, где когда-то зарыли клад, ставят огромную бочку, стянутую обручами.
Пожар. Причем горящий факел в окно кидает солдат в старинной французской форме.
Вот снова на этом месте дом стоит, но выглядит совсем не так, как прежний.
И так картинка за картинкой. Клад рассказывал мне о себе, о том, что видел, что запомнил. Это было необычно, но при этом чертовски интересно. Я смотрел на происходящее как завороженный, не желая, чтобы оно заканчивалось. Просто никогда ничего подобного даже представить не мог.
Но вот деревня опустела, а после и дом, уже четвертый по счету, разрушился. И последней картиной, которую мне показали, оказался непосредственно я, сидящий среди густых трав на корточках, кряхтящий и мечтательно смотрящий в небо.
То есть, у кладов еще и чувство юмора есть?
Не знаю, это ли послужило причиной, по которой я все же принял решение, или что-то другое, но лопата с хрустом вошла в землю. И я ни капли не удивился, когда услышал, как она обо что-то скрежетнула.
Отбросив инструмент в сторону, я встал на колени и руками начал выгребать землю, ища то, что попало под штык.
Это оказались осколки глиняного горшка. Пока только они.
— Слова, Хранитель, слова, — голос звучал уже не в голове, а совсем рядом со мной, прямо за плечом.
Я опасливо повернул голову, но там, само собой, никого не увидел.
— Слова! — моляще протянула девушка.
— Да что говорить-то? — не выдержав, зло спросил я.
— Отпусти меня! — немедленно отозвался голос. — Навсегда!
— Иди, — разрешил я. — Отпускаю. Иди туда, куда положено. Навсегда!
Ох, не напортачить бы. А если текст не тот?
— А-а-а-ах! — метнулся голос вверх-вниз, после что-то коснулось моей щеки. То ли это странное существо ее погладило, то ли вообще поцеловало — я так и не понял.
Но зато ощутил, как порвалась некая незримая струна, связывающая того, кто со мной говорил, и то, что лежало там, в яме. Навсегда порвалась.
А следом за этим среди земли тускло блеснул металл монет.
Глава четвертая
Браслет с замысловатой вязью узора, плетеный обруч с какими-то неясными знаками и золотое кольцо плясали перед взором, они словно говорили: «Вот, вот они мы». Но после чья-то короткопалая рука, унизанная перстнями, хватала их, и пронзительный жалобный крик ввинчивался в мой разум, разрывая его в клочья.
Этот сон повторялся каждую ночь, всякий раз становясь все отчетливее и отчетливее. А крик, который сначала был еле различим, на этот раз чуть не свел меня с ума, причинив вполне осязаемую физическую боль.
Вынырнув из забытья, я провел по лицу рукой, стирая с него пот, и понял, что он странно густой и теплый.
Кровь. Это была кровь, текущая из носа. Однако! Происходящее начинало нравиться мне все меньше и меньше. То, что началось там, в можайских лесах, как странная сказка из детства, все сильнее приобретало довольно-таки мрачный оттенок. Сначала эти странные сны, теперь вот кровь на лице. И что дальше?
— Пш-ш-ш-ш-ш, — раздался неприятный звук из центра комнаты. — Пш-ш-ш-ш-ш!
Я резко повернулся на кровати и оцепенел. Неподалеку от балконной двери на полу обнаружилась здоровенная гадюка, свернувшаяся в кольцо и смотрящая на меня.
— Мать твою так! — непроизвольно вырвалось у меня.
Клянусь, она улыбнулась, услышав эти слова. Улыбающаяся змея — это невозможный абсурд, но из песни слова не выкинешь.
— Пш-ш-ш-ш, — змея расплела свои кольца, поднявшись чуть выше, прямо как кобра какая-то, и я заметил, как в лучах лунного света, заливавшего комнату, блеснула маленькая золотая коронка на ее голове.
Сдается мне, что эта незваная визитерша является прямым дополнением ко снам, мучающим меня уже которую ночь. Мне четко дают понять, что
