Эр-Три - Адель Гельт
Действительно, если бы ехать предстояло за свой счет, я выбрал бы северный морской путь: он был почти впятеро дольше по времени, но ровно втрое дешевле, чем воздушное путешествие.
- Вот и договорились, - Эдвин проследил за тем, как под выбранным в контракте пунктом «о транспорте» появляется зеленая пиктограмма, изображающая дирижабль, и вдруг засобирался по неведомым, но важным, делам. Дома — а мы, все-таки, переместились в мою холостяцкую конуру — я остался один.
Рыжая-и-Смешливая явилась ровно через полчаса: этим, то есть, пунктуальностью, аспирант кафедры Физического Времени отличалась от прочих красивых девушек просто разительно.
Встреча прошла неплохо, даже можно сказать — замечательно. Вернее, прошла бы: все-таки, барышня немного грустила на предмет долгого расставания и отмененных планов на лето, ярко негодовала по поводу альтернативно мужественного колдуна и его отвратительного поведения и искренне радовалась тому, что задача решается без особых жертв и потерь.
- Привези мне, пожалуйста - попросила она, уже вдоволь наобнимавшись буквально на пороге, - магнитик. И игрушечного медвежонка.
Я, конечно, пообещал: что там любые сувениры перед тем, что меня будет ждать и дождется такая замечательная девушка?
Спал без сновидений и довольно крепко: только под утро, совсем рано, был разбужен дурацким звонком.
- Алло?
- Здравствуйте, - заявил девичий голос, слишком тонально ровный для того, чтобы не заподозрить голема, числодемона или автоматон. - Мне понравились ваши фотографии. Хочу пригласить вас на модельный кастинг.
Смеюсь я довольно неприятно. Прямо скажем, смех у меня лающий, и это не очень удивительно. Поэтому смеюсь я редко, на людях — еще реже. Но тут...
Думаете, я неприлично заржал? Нет, сначала у меня достало сил и выдержки ткнуть когтем большого пальца в красную кнопочку отбоя связи и аккуратно уложить элофон на столик.
И только потом неприлично заржать.
После чего я немного поворочался в своей, страшно удобной в сравнении с деревяными скамейками (на них принято спать в советских дирижаблях) и походными койками, кровати, и понял: пора, наконец, вставать.
Рейсовый дирижабль Дублин-Архангельск отваливал от причальной мачты через восемь часов, регулярный поезд из Вотерфорда в столицу королевства шел не дольше двух, да и отправлялся каждый час.
Я решил явиться на аэровокзал пораньше, часа за два: мне казалось логичным то, что лучше предварительно изучить входы и выходы, и спокойно читать газету в зале отлета. Альтернатива, в виде беготни с высунутым языком по незнакомому зданию и необходимости лаяться с удивительно бестолковыми волонтерами, не прельщала совершенно.
Решил — и сделал. И газета была интересная, и лоу-карб сэндвич, состоящий из листа салата и куска тунца, вкусный.
Стойка обслуживания Аэрофлота СССР была красивая и чистая, совершенно не похожая на те замызганные прилавки, которыми довольствовались сердитые пассажиры местных авиалиний — я видел их в главном зале, еще перед тем, как пройти таможню. Девушка за стойкой была чистокровная орчанка, и почти военная форма советской авиалинии ей страшно шла, и два маленьких клыка совсем не портили улыбку, а то, что она, прочитав фамилию, перешла на упрощенный, но понятный, исландский, сразило меня окончательно. Поэтому к таможенному посту я подходил, не умея убрать с довольной морды зверского оскала, который, вообще-то, мечтательная улыбка.
Таможенный офицер тоже оказался ничего: во-первых, из наших (не исландцев, а псоглавцев: мой народ отлично справляется с тем, чтобы держать, тащить, и не пущать), а во-вторых, только заступил на смену, и был в добром расположении духа.
Вот только бутерброды и бутылку воды пришлось оставить: оказалось, что в ручной клади такое не положено.
- Не переживайте, господин профессор, сэр - сообщил таможенник. - Я как-то летал советским лайнером. Там — кормят.
Из чистого хулиганства приобрел в беспошлинном магазине бумажный выпуск переводной «Pravda» — так называется главная советская газета, в переводе название означает нечто вроде «высшая истина».
Название показалось излишне пафосным, но состав колонок внушал: написано было обо всем понемногу и довольно интересно.
Вспомнил Royal Times, выпускаемую соседями с острова Придайн: сравнения с советским изданием она не выдерживала, нормальный человек чисто технически не способен три часа читать о том, как лейбористы в очередной раз подрались с консерваторами.
- Interesuetes’, tovarisch? - спросил меня пожилой представительный господин, занявший соседнее кресло в зале ожидания. - Davno ne bili na Rodine?
Я ничего не понял, кроме уже знакомого слова «товарищ», о чем и сообщил собеседнику. Тот немедленно извинился, сообщил, что принял меня за соотечественника, и извинился еще раз.
- Надо же, целый профессор! - восхитился попутчик! - Наверное, очень сложная и интересная работа?
Можно было распушить хвост, но делать это перед незнакомым мужчиной не стоило: в ментальной проекции постоянно всплывала необходимость внимательного контроля за своим поведением в целом и отношением к мужчинам в частности.
Разговорились: оказалось, советский пивовар летал на конференцию в Дублине, и теперь стремился домой.
Час пролетел незаметно, и нас, наконец, позвали на посадку.
Глава 6. Первые шаги
Если бы Отец наш небесный хотел, чтобы я, профессор Лодур Амлетссон, умел летать, он бы наверняка снабдил меня двигателем, воздушным винтом и аэродинамическими плоскостями, я бы и летал. Так же получилось ни то, ни сё: я, вроде бы, летать уметь не должен, однако, вопреки здравому смыслу, летел.
Сначала было очень страшно. Страх этот вибрировал вместе со всем воздушным судном, проникая в каждую клеточку моего мохнатого туловища, заставляя вставать дыбом шерсть и прорываясь наружу едва заметным тихим скулежом.
Страх запер меня внутри каюты: загадочное купэ предстало, на поверку, качественным вторым классом, значительно более удобным, чем ожидалось, но мне до удобства не было ровным счетом никакого дела.
Попутчик мой, оказавшийся тем самым пивоваром, принявшим меня сперва за соотечественника, пытался меня спасать: рассказывал какие-то смешные истории, произошедшие с его древним родственником, кавалерийским офицером по фамилии Rjevskyi, и другим родственником, тоже офицером и тоже кавалерии по фамилии Chapaev. Еще он пробовал угостить меня домашнего производства дистиллятом (от одного запаха которого мне стало еще хуже), и даже вызвал, в итоге, судового доктора.
Доктор осмотрел меня, выслушал мой невнятный скулеж,
