Черная кровь ноября - Ашира Хаан
Но мама была в порядке. Она возилась на кухне под шкворчание сковороды и махнула вошедшей Кристине с улыбкой. Под глазами у нее залегли чуть более тяжелые темные тени, чем обычно, но она улыбалась, и на всю квартиру пахло чем-то вкусным.
Даже после пиццы Кристине захотелось есть. Она поскорее сняла ботинки и босиком побежала обниматься.
И только в этот момент заметила гостя.
– Это Ванечка, – извиняющимся тоном сказала мама, указывая на высоченного плотного парня, который пытался уместиться на крошечной табуретке за кухонным столом. – Сын моей коллеги. Ему нужно сделать перевод, а ты ведь у нас хорошо знаешь английский?
Голос у мамы был заискивающий, но хитрый. И Кристина поняла, что проблема будет не только в переводе.
15. Ирн
– Здесь нельзя курить.
Ирн побывал в Европе: старые замки еще носили следы воспоминаний о фейри, кое-где он даже находил комнатки для брауни, на старых мозаиках и лепнине порой чудился золотой отсвет в глазах рыцарей и прекрасных дам. Правнуки тех дубов, что сбежали желудем или веточкой из священных рощ, захватывали целые леса, не пуская слабосильные ясени и вязы. В языках и книгах следы были еще ярче; в одежде и украшениях он встретил немало знакомых мотивов. Даже давящая чуждая магия и технологии, выворачивающие наизнанку саму суть мира, не могли забрать у людей тягу к живой природе фейри.
– Эй, вы слышите? Не курите, пожалуйста, в помещении.
В Азии было тяжелее: волшебный народец там всегда был скрытным, странным, по-настоящему страшным, и уходя, куда бы они ни ушли, они забрали с собой все, что могли. Оттого люди там тосковали по магии сильнее и старались вырастить ее в себе. Увы – можно воткнуть серебряный цветок в живую почву, но он не вырастет. И никто не перепутает его с настоящим.
– Послушайте, молодой человек! – служащий стокгольмского аэропорта отчаялся дозваться странного пассажира, который, ничуть не смущаясь запрещающих знаков, закурил сигарету прямо выхода на посадку и пошел на крайние меры – взял его за плечо, разворачивая к себе.
Южные земли оказались страшнее всего. Их пропитала кровь фейри – проклятая кровь, черная как нынче у самого Ирна. Даже в те годы, когда он шел по зеленым лугам, перекрашивая их в алый, когда в ручьях плескалось больше эльфийской крови, чем в венах живых фейри, он редко видел таких как он сам – отчаянных, отчаявшихся, тех, чья кровь стала черной. Но здесь, в жарких краях, где ему пришлось сменить полюбившееся черное пальто и кожаные штаны на белые брюки и рубашку, даже воздух до сих пор дрожал от страха и боли.
Но даже там не было ни живых фейри – ни даже мертвых.
Ирн повернулся к испуганному мальчику в темно-синей форме. Для человека он был взрослым, хотя мужчиной так и не стал, и глаза успели потускнеть. Но людям всегда тяжело давалось взросление, осознать себя им помогала только сильная боль и пограничный страх. Без ритуалов, которые в прежние времена они проводили для своих детей, они тоже взрослели, но поздно и не все.
– Потушите сигарету, иначе я буду вынужден позвать полицию! – голос парня срывается, в смешных карих глазах страх, а ведь Ирн еще ничего не сделал!
Но люди подсознательно, памятью предков, чувствовали в нем – фейри. И боялись или вожделели. Редкие исключения Ирн не пропускал. Как бы ни сложились его поиски, этому миру не помешает сотня-другая фейри по всему свету.
Здесь, на севере, фейри жили только в тайных местах, укрытых не столько от человеческих глаз, сколько от недружелюбной погоды. В священных лесах всегда, вечно звенела весна, на холмах всегда светило солнце, и деревья, кусты и ягодные полянки цвели и плодоносили непрерывно. Только за возможность открыть туда путь, требовалось принести жертву. Здешние люди помнили традицию, но забыли смысл. Никогда не выходили в снег в одиночку, но теперь чаще всего по двое и возвращались.
– Как тебя зовут? – сверкающие зеленые глаза под рассыпчатым золотым шелком волос заворожили служащего. Ему показалось, что обернулся не наглый нарушитель, а какое-то древнее божество почтило его своим вниманием.
В общем, он был максимально близок к правде.
Но кто же разглядит древнего бога в невероятно красивом, конечно, но вполне человекоподобном мужчине в белоснежной парке и с дешевой сигаретой в длинных тонких пальцах.
На сигарету он и указал возмущенно, однако слова примерзли к нёбу – движения пальцев заворожили, притянули, позвали за собой. В голове одна за другой стали вспыхивать картины, о которых он… Он никогда… У него ведь жена… И дочь… О, господи, но как же ему хочется, чтобы эти пальцы коснулись его…
Ирн, впрочем, уже прочитал его имя на бейджике:
– Эрик, хочешь, я покажу тебе кое-что волшебное?
Ирн отбросил сигарету; перепробовав все «дурные привычки», которыми развлекались в эти времена, он остановился на сигаретах и латте – очень горячем, очень сладком и с облаком взбитых сливок поверх. Волшебный народец всегда был неравнодушен к молоку…
А старшие эльфы просто никогда не пробовали как делают малиновый латте в Nero.
Рядом с фейри не было холодно – он будто носил с собой маленький кусочек земляничной поляны из глубины лета, так что Эрик и не вспомнил о куртке и шапке, выходя в холод зимней ночи. За незнакомцем тянулся едва уловимый запах волшебства – елочных украшений, свежего снега, сладких утренних поцелуев. Только раньше эти поцелуи Эрик хотел получать только от Анны, а теперь он и забыл о ней. И даже о дочери.
– Дочери, говоришь… – Ирн остановился, полез в карман и бросил Эрику в руки телефон. – Звони. Дочь тоже берем. Как ты мог лишить ее света волшебных холмов?
Ирн провел кончиками пальцев по нижней губе Эрика, и тот понял, что сегодня произойдет то, ради чего он вообще родился на свет.
С точки зрения фейри так оно и было.
16. Кристина
Начало декабря – не лучшее время для свиданий на свежем воздухе. Пока Ванечка еще притворялся, что встречается с ней ради переводов и уроков английского, он соглашался на посиделки в «Макдональдсе». Но его мужское достоинство было ущемлено тем, что работники наверняка думают о нем, как о нищеброде из-за того, что они с Кристиной по два часа
