Стрекоза в янтаре и клоп в канифоли - Александра Сергеева
— Я не старая. Я молода и прекрасна.
— А я не дебил. И ещё в младенчестве просёк, чем отличается уставшая мать от прогнутой под проблемами. Нужно бороться с системой двойных стандартов. Чтобы вырастить ребёнка честным-благородным, нужно начинать с себя.
— Не учи взрослых, — проворчала Юлька.
— Не обманывай ребёнка, — авторитетно напомнил Севка. — Психологи не рекомендуют. Так что колись: кто обидел?
— Никто, — выдохнула Юлька. — Просто… Понимаешь, душа не на месте.
— У нас всё в норме, — на всякий случай предупредило чадушко. — Ма, не хочешь поговорить о наболевшем?
— Пока не наболело, — честно заявила Юлька. — Так, мелкие трепыхания. Как дотрепыхает, обязательно вынесу на обсуждение, — поспешила она свернуть разговор.
Пока тот не завёл в область признаний о творящихся вокруг неё криминальных чудесах.
На том и расстались, хотя по тону Севки было ясно: будет колупать — не отступит. Сын рос достойным продолжением отца. Благополучие матери всегда стояло у него на первом месте, как бы этот партизан не маскировался за позами и речами.
Остаток рабочего дня прошёл без происшествий. Кабинет без нужды старалась не покидать, сведя контакты с коллегами до минимума. А получить пулю в голову из сотового довольно проблематично.
Потеря машины вынудила дожидаться конца не лимитированного рабочего дня Кирилла — такси Юлька стала попугиваться не меньше прочих потенциальных средств покушения на жизнь. Там-то уж прибьют наверняка — главное разогнаться, как следует. И врезаться от души.
Хотя всё гораздо сложней — что вызывало раздражение. Раз мелкая пакость не ангел-хранитель, а наоборот, вообще не принципиально: кто будет за рулём? И кто с каменной рожей направит машину в столб, в стену или под КАМАЗ. Поездка на городском транспорте — как оказалось — тоже не гарантия безопасности. Где же она, интересно, так нагрешила, что у кого-то «свыше» так и чешется загнать её в чистилище?
Трижды за день — прямо-таки планомерное тотальное уничтожение. Простой обывательницы — что удивляло больше всего. Нет, если ей предписано оттуда же «свыше» схлопотать великое предназначение, так вы скажите. Она мобилизуется и отработает, как по нотам. Может даже с перевыполнением плана — только отвяжитесь.
Ещё и глюки эти…
Юлька поёжилась, покосившись на Кирилла. Тот сидел за рулём, как всегда уперевшись всей спиной в идеально прямую спинку кресла. Ни на сантиметр не опустит — с неожиданным укором подумалось ей. Ни на грамм не расслабится. Будто в танке, что прёт на врага во весь опор. Или за штурвалом самолёта, битком набитого людьми с их надеждами долететь живыми.
Он вечно напряжён, как спортсмен перед олимпийским выступлением. Всегда к чему-то готов. Будто идёт напролом через сплошные заросли смертельно опасных ловушек.
Поначалу она восхищалась этой его спортивной готовностью ежесекундно отразить любой удар. Возбуждалась, как девчонка, ловя на себе чётко сфокусированный взгляд не знающего промаха охотника. Человека безупречных нравственных достоинств, замаскированных под непробиваемый пофигизм. Мужчины безупречного мужества, которое не нуждается в зримых доказательствах.
Но, кажется, уже давно переросла будоражащий либидо героико-магнетический эротизм чистокровно и неоспоримо крутого мужика. А то и вовсе не доросла до него. Или застряла в небрежно-иронической самодостаточности интеллектуала «без страха и упрёка». Ибо все «возбуждения» довольно быстро приказали долго жить. Кирилл уже не занимал все мысли с утра до вечера.
А сегодня вообще с самого утра на уме был только Даяша. Будто ворожит кто-то. Или проклял. Ни в то, ни в другое Юлька не верила от всей полноты души. Сколько себя помнила, даже завалящего сомнения по этому поводу не проскальзывало. Она твёрдо стояла на платформе научного атеизма. Лишь изредка — как бы случайно — избегая числа тринадцать. А если приходилось вернуться домой за какой-то забытой вещью, обязательно зыркала на себя в зеркало.
Но это ведь сущие пустяки! Милые народные традиции — отмахивалась она, заподозрив себя в нелепой суеверности. Бабы с пустыми вёдрами или чёрные кошки её ничуточки не волновали — пускай шлындают, где им вздумается: она и глазом не моргнёт.
Пускай Даян то и дело лезет на ум: раз является, значит, так надо. Стало быть, подсознание знает что-то такое, о чём Юлька ещё не подозревает — у любого психолога спросите. А ящерка…
С этим всё гораздо хуже. Знать бы ещё: насколько?
Глава 5
Чуть подлечишься, и жизнь наладится
— История «обрусения» моей семьи не является чем-то уникальным, — рассказывала Ирма Генриховна, ставя перед ней на стол тарелку с салатом. — Мой дедушка приехал в Россию в девятнадцатом году. Прошлого века, — аккуратно уточнила пожилая педантично-романтичная немка.
Юлька с интересом слушала домоправительницу Кирилла, лично ей симпатичную со всех сторон — с какой не посмотри. Рабоче-крестьянского происхождения, и прожившую долгую трудовую жизнь учителя советской школы. Поразительно интеллигентную — не в современном обесцененном смысле слова.
Глубокая порядочность Ирмы Генриховны вечно соревновалась с беззащитностью женщины, так и не научившейся отвечать хамством на хамство. Просто диву даёшься: как такие вообще выживают в современном мире? Людям с ранимой душой в наше время нужно передвигаться очень осторожно. От одного островка — порядочного человека — до другого. Благо и такие не перевелись. Просто их стало трудней отыскать за масками.
— Полагаю, он приехал не в турпоездку, — уточнила Юлька.
— Бери выше, — многозначительно изрёк Кирилл, заливая пиалку с салатом тонной майонеза. — Густав Карлович нагрянул к нам с великой целью: доламывать проклятый капитализм.
— Без него-то уж точно бы никак не обошлись, — грустно пошутила Ирма Генриховна, оглядывая стол.
Идеально накрытый, но вызывающий у старушки неоправданные сомнения.
— Дедушка резонно рассудил, что столь великое дело не свершить в три дня, — продолжила она знакомство со своей биографией, на которое домоправительницу раскрутила Юлька. — И потому привёз с собой из Гамбурга всё своё немалое семейство.
— Насколько немалое? — невольно улыбнулась Юлька.
— Три поколения, — вздохнув, наконец-то угомонилась и села за стол старушка. — Семнадцать человек. Не сиделось им дома, — всё так же печально проворчала она, берясь за вилку.
Дальнейший рассказ не прерывался потреблением пищи. Когда я ем, я глух и нем — этому принципу Ирма Генриховна обычно следовала неукоснительно. Однако сегодня ей отчего-то захотелось его нарушить.
Так Юлька узнала, что капитализм её дед доломал и выжил. Удостоился награды и солидной должности в одном из губернских городов. Но в тридцатые загремел под суд, когда чиновников виновников голодомора сотнями отправляли валить лес. Хотя лично Густа Карлович отвечал за индустриализацию, никаким боком не касаясь вопросов земледелия.
Через год власти, наконец, разобрались, что погорячились. Из лагеря безвинно пострадавшего выпустили, но из Сибири нет. Отправили
