Апелляция кибер аутсайдера - 4 - Семён Афанасьев
— Да ну?
— Ну да. Тандем Хамасаки-Юнь вас напрягал несильно, потому что там согласия между менеджерами не было. Но вот Хамасаки-Эрнандес.
— Чего ты хочешь?
— Ответьте на мой вопрос.
— А ты ещё не понял? — светило педагогики извлекает из-под стола бутылку с минералкой, откупоривает её и половину выливает себе в рот. — Ты спалился. Всё остальное после этого не имеет значения.
— То есть? — сказать, что я удивлён, это ничего не сказать.
— Как ты думаешь, искажение рейтинга в момент голосования — это было случайно? — он радушно улыбается акулой.
— Не понимаю, о чём вы.
Чёрт. Его расширение сейчас показывает ему красный сектор и почти нулевую достоверность моих слов.
— Виктор, дорогой мой! — сверившись с показаниями долбаного счётчика расширения, Свин расцветает ещё больше. — Ты даже не представляешь, как я сейчас рад этому разговор с тобой! Один только он делает меня уже и богаче, и влиятельнее, хотя и не в Федерации.
— Я боюсь, вам будет сложно при этой жизни нарастить влияние, соизмеримое с титульными.
— Намекаешь на свою покровительницу? Так ведь вселенная чертовский велика, — он весело потягивается, потом морщится от простреливших ноги и позвоночника. — И кто тебе сказал, что лично для меня она заканчивается этой федерацией? За её пределами ведь тоже есть жизнь. Я же откровенно намекнул.
— Вы работаете на кого-то ещё?
— Ты дурак? — он искренне удивляется. — Я и так сказал тебе больше, чем должен. Скажи спасибо.
— За что?
— За приступ сентиментальности! Как же ты мне надоел, Седьков… Намёков принципиально не понимаешь?
— Вы получили заказ откуда-то с нашей с вами общей исторической родины? Через Фомичёва, с кем имеете неформальные отношения за рамками учебного процесса?
— Почему это от Сергея? Он что, сирота, что ли? — завуч ухмыляется, глядя мне в глаза. — Да и возрастом он не вышел.
— Видимо, вам известно…
— … больше, чем ты думаешь. Знаешь, я поначалу действительно не имел ничего против тебя лично. Но со временем ты меня просто достал.
— Когда заказ из разделительных сегментов или от Фомичёвых совпал с вашими личными антипатиями, вы решили, что я больше недостоин вашего нейтралитета? Может, намекнёте всё-таки? Чем я обязан вашему вчерашнему неповторимому выступлению в суде?
— А я патриот, — неожиданно серьёзно говорит Трофимов. — И когда, с одной стороны, ты идёшь под крыло Хамасаки, а с другой стороны оттуда, — тычок большим пальцем в потолок, — делают предложения, подобные этому, почему бы и не запустить одну интересную программу?
— У вас бред и вас несёт?
— Я знал: если ты сможешь, ты категорически не допустишь нарушения этих долбаных выборов. Ну как же, твои подружки пострадают! Или Хамасаки, или Эрнандес потеряют честно набранные голоса избирателей! — завуч откидывается на спинку кресла и выставляет железный корсет вокруг ноги в проход. — Ты не понимаешь? Я тебя специально на живца выманил, пока твоя опекунша временно без когтей и зубов! А от этих сраных выборов зависело ближайшее ситуативное благополучие тебя и твоих тёлок!
— А вы не боитесь всё это мне сейчас говорить?
— А ты не боишься, что притворяющийся натуралом, но им не являющийся, может быть очень уязвим для того, кто об этом знает? — до чего ж он реально похож на акулу.
Глава 4
Или это у меня в голове работают предыдущие комплексы? Следствия психических травм Вити Седькова?
— Бред на вашей должности никого до добра не доводил, — вздыхаю и, оглядевшись по сторонам, придвигаю ближайший стул к нему практически вплотную.
Затем сажусь на расстоянии метра.
Пока "отвлекаюсь" на мотивированные механические действия, на самом деле очень внимательно слежу за его интерфейсом.
"Достоверность … 90+ процентов".
Ну ещё бы, если я и сам абсолютно искренне верю в то, что говорю.
— Я не знаю, какой смысл в натурала вкладываете лично вы. — Ловлю его внимательный взгляд без эмоций и уже не отпускаю. — По мне, натурал — это человек без импланта. Я и есть он, потому ваши многозначительные намёки мне не то чтобы непонятны…
— Я уловил, — торопится перебить он, впадая в некоторую растерянность, но старательно её скрывая от меня.
— Что до патриотизма. Как это ни парадоксально, но для меня это тоже не пустые слова — именно поэтому мы с вами сейчас мирно разговариваем.
— Могло быть и иначе? — насмешливо спрашивает он.
— Поверьте, да. Ваше мнение о недееспособности моей опеки, к-хм, здорово ошибочно, — отзеркаливаю ему его собственную улыбку.
"Достоверность … 90+ процентов".
Его лицо не меняется, но мажор из эмоционального фона куда-то здорово убегает.
Тика Хамасаки и Дальхис Эскобар половину ночи бухали на этаж ниже нас не просто так. Итогом их посиделок стало не только какое-то виртуальное соглашение (дочерям деталей не довели), но и целый ряд практических процедур прямо с утра. Например, мы теперь какое-то время будем ездить исключительно под сопровождением, хотя и негласным.
Касается меня, Миру и Айи; Эрнандес идёт паровозом.
— Сергей Борисович, знаете, чем я отличаюсь от титульных? Кроме дворняги?
— Я уже не считаю тебя дворнягой, — серьёзно отвечает он. — Твой статус твоими же усилиями изменился. Надо быть идиотом, чтобы этого не понимать — а я не идиот.
— И тем не менее. Это не помешало вам, достаточно цинично попирая справедливость, сыграть вчера за совсем другую команду.
— Так чем ты от титульных, по-твоему, отличаешься?
— У них за спиной не одно поколение аристократов, это даже из их манер сквозит. А я не такой чопорный: если у меня есть возможность восстановить справедливость, как я её понимаю, этикетом заморачиваться не буду.
— Ты сейчас угрожаешь?
— Скорее, излагаю вводные перед тем, как сформулировать условия нашего с вами потенциального договора.
— А ты изменился. — Завуч прикручивает свой мониторинг вполовину и, поколебавшись, запускает аналитическое расширение.
— Так ведь и вы тоже с каждым днём раскрываетесь всё больше и больше! Причём с таких сторон, что хоть святых
