Одноглазый дом - Женя Юркина
К ее возвращению в Голодном доме воцарилось спокойствие.
На кухне Офелия караулила отвар, мешая его длинной деревянной ложкой. Оказывается, утром к ним заходила Бильяна и принесла чудодейственное средство для восстановления сил; чтобы оно сработало, требовалось превратить его в кипяток, что и происходило в кастрюле под чутким руководством Офелии. Когда Флори сообщила ей о скором отъезде, сестра тихонько заплакала, но ничего не сказала против. Кажется, она понимала, к чему такая спешка.
Почти весь день Дарт провел в постели и выбрался из комнаты к вечеру. Он был не в настроении общаться и по большей части просто ворчал: например, что еда пересолена, однако это не помешало ему в минуту опустошить тарелку и запросить добавки. После ужина он снова запрятался в своей берлоге и не высовывался оттуда, что позволяло окружающим мириться с его сложной личностью.
Перед сном Флори рискнула заглянуть к нему и застала спящим. Она постояла у кровати, слушая мерное дыхание, заботливо поправила край одеяла, сползший на пол, и уже собралась уходить, как вдруг ее схватили за руку. Флори вздрогнула и растерянно уставилась на Дарта. От его сегодняшней личности стоило ожидать чего угодно.
– Я тебя напугал, госпожа Ботаника? – спросил он сонно.
Флори выдохнула. Снова это дурацкое прозвище.
– Да.
– Я хотел тебя поблагодарить.
Она так и замерла у кровати, еще более растерянная и удивленная. Непривычно было слышать из уст грубияна такие слова. Флори проверила частности полагая, что стрелка успела переместиться на другую личность. Нет. Указатель оставался на той же фигурке.
– Я знаю о вашем уговоре с безлюдем. Знаю, что ты уезжаешь.
Она осторожно присела на краешек кровати, понимая, что разговор выйдет долгим.
– Возможно, у нас получится выкупить дом. Дом нашего детства. Представляешь?
– Нет, – честно признался он.
Флори смутилась. В детстве его «домом» был приют, и вряд ли Дарт мог понять ее ностальгию. Она попыталась объяснить иначе:
– Мы очень любим это место.
– Хозяин такое одобряет. – Дарт слабо улыбнулся. – Как-то спорили с ним, кто сильнее привязывается: человек к дому или дом к человеку. Он говорит, что человек. А я думаю, что дом, иначе почему он дал мне силу, чтобы я играл роль тех, кто жил здесь раньше?
– Чтобы создать иллюзию, будто они все еще рядом.
– Да. Люди тоже так делают.
Флори ничего не ответила, пытаясь сдержать слезы, защипавшие глаза. Повезло, что в комнате было темно и Дарт не увидел их, иначе она бы разрыдалась по-настоящему и рассказала о том, что тяготит ее. С минуту она сидела в молчании, а потом вдруг осознала, что они держатся за руки, крепко переплетя пальцы, словно уже делали так множество раз. Флори пробормотала какую-то глупость и, высвободив руку, поспешила уйти. Она испугалась не Дарта, а того странного, неизведанного чувства, которое он пробудил в ней.
Следующий день прошел в суете, привычной для любого переезда, – даже если его затеяли те, у кого и вещей-то почти нет. За время, проведенное в Пьер-э-Метале, они не успели толком обжиться. Многое осталось в их настоящем доме. Пока шли разбирательства и споры, там никто не жил, – только Удержатели присматривали за жильем. Флори надеялась, что Лим вернет ей ощущение дома и развеет навязчивые мысли о тех, к кому она успела привязаться. Переменчивый, как узоры калейдоскопа, Дарт, балагур Дес и зануда Рин – каждый стал для нее другом, и скорое расставание с ними разрывало ей сердце.
Они приехали в Ящерный дом ранним утром. Их должен был встретить Рин, но вместо него на крыльце поджидала Рэйлин, чье присутствие никого не обрадовало. Она ослепила их приветливой улыбкой и, по-хозяйски открыв дверь, даже не соизволила переступить порог.
Сегодня безлюдь показался Флори мрачнее, чем прежде. Она испытала странные ощущения: будто очутилась в чужих комнатах, наполненных ее вещами, и стоило поторопиться, чтобы увезти свое до появления истинного хозяина.
Они принялись за работу, стараясь не обращать внимания на скрипы и грохот, что доносились с чердака. Шум прекратился лишь после того, как Дарт зажег щепку и обошел все комнаты, припугнув безлюдя дымом.
Впредь ничто не мешало им собирать вещи, не считая особой тяги Дарта к разным безделушкам. Помогая Флори, он хватался за хлам и начинал спорить, что нельзя выкидывать вещи. В итоге она сдалась и позволила забрать все, что казалось ему нужным. Так Дарт обзавелся ключом от комода и пуговицей от старого платья Флори. Новообретенные богатства он прицепил на плетеный кожаный шнурок, оставшийся от пенала для художественных кистей, а после надел в довесок к остальным нашейным украшениям. Дес, скептически глядя на друга, окрестил его «безделушником» и ушел с коробкой вещей на улицу.
Восседая на крыльце, Рэйлин дожидалась, когда они управятся. Каждый раз, проходя мимо, Флори ловила на себе ее колючий взгляд. К обеду их взаимное терпение вознаградилось разлукой, и утомленная Рэйлин, заперев дверь, укатила прочь. Ее перламутровый автомобиль исчез из виду раньше, чем Дарт смог справиться с дверью старой колымаги, куда они погрузили вещи. Пока он возился с заклинившим механизмом, Дес заинтересованно шарил по двору и вернулся с любопытной находкой. Конверт из почтового ящика он торжественно вручил Флори.
– Только ты мог догадаться проверить почту, – пробормотал Дарт, укладывая коробки плотнее.
– Привычка. – Десмонд небрежно пожал плечами. – В прошлом я был прекрасным ловцом писем. А теперь я просто прекрасен.
Флори и Дарт переглянулись и одновременно рассмеялись. Неизвестно, что скрывалось за умением Деса хвалить себя: самоирония или самолюбие. Если он и впрямь шутил, то отыгрывал весьма правдоподобно.
Автор послания не оставил никаких опознавательных знаков, однако, едва открыв его и учуяв терпкий аромат лаванды, можно было догадаться, кто отправитель. Флори даже боялась представить, что творилось в доме Прилсов, если бумага пахла так, будто на нее пролили целый пузырек лавандового масла.
Внутри конверта оказались свернутый вдвое лист и деньги. Госпожа Прилс писала, что сокрушается о «досадном недоразумении» – так она называла арест Флори. Здесь жертвой обстоятельств выступала сама Прилс, обманутая клеветой и ложными фактами. На раскаяния у нее ушло всего две строчки. Далее она поведала о том, что картина Лили выиграла на Ярмарочной выставке и дочь полна энтузиазма вернуться к занятиям. Впрочем, писала Прилс следом, после всех событий им лучше разойтись с миром, – поэтому к посланию прилагалось тройное жалованье. Богачка и здесь осталась верна
