Школа новичка - Татьяна Зимина
Хотя… Если ворота оплавлены — значит, кто-то уже прорвался?..
БАБУЛЯ-А-А!.. — взревел я во всю силу драконьих лёгких и рванул к башне.
Картина старушки в инвалидном кресле, в одиночку отбивающуюся от мерзких тварей, так и маячила перед глазами.
Но моргнув несколько раз, я сообразил, что картина сия мне не привиделась.
Бабуля и впрямь сидела в своём кресле, но находилась не где-то там, за толстыми стенами, а в буквальном смысле на линии огня.
Её, вместе с креслом, окружал полупрозрачный ореол — видать, защитное поле. Потому что раскалённые добела языки саламандр только жалили его оболочку, но до хозяйки добраться не могли.
Раззявив пасть, я ринулся в бой.
И… Не знаю, что это было.
Я испытал нечто вроде удара электрошоком.
Крылья судорожно вывернулись, как зонтик на ветру, хвост загнулся бубликом, лапы растопырились, глаза выпучились.
Кувыркаясь, как подбитый Брундуляк, я рухнул вниз…
Где-то на полпути я превратился в человека.
Не знаю, как я это понял — просто знал, и всё. И даже успел подумать, что упав, окажусь совершенно без одежды.
Искусством создавать шмотки буквально из пыли, клубящейся в воздухе, я ещё не овладел, так что придётся принять голую правду — такой, как она есть…
Внезапно вынырнув из смога, я увидел, как земля вспучивается навстречу. Она предательски ударила меня в лицо, по рёбрам и другим чувствительным органам, дыхание вышибло, а вместе с ним, как мне показалось, и мозги.
В черепе стало пусто, сознание накрылось лоскутным одеялком и громко захрапело.
Моё бездыханное тело куда-то потащили… Но это могли быть и глюки. Чего не привидится при падении с высоты драконьего полёта?
Открыл глаза от того, что кто-то самозабвенно лил на меня ледяную воду.
Когда лежишь голым на жестких камнях, как-то очень остро осознаёшь, что вода — именно холодная, и что нижние твои регионы обдувает совсем не ласковый ветерок.
Рассудив, что добрый человек такую экзекуцию учинять не станет, из положения лёжа я постарался перетечь сразу в боевую стойку — видел такое в кино.
Но реальность, как всегда, внесла свои коррективы, и вместо того, чтобы принять угрожающую позу, я запутался в собственных конечностях и больно ударился копчиком о что-то твёрдое.
Тогда я стал превращаться в дракона — рассудив, что здоровенной чешуйчатой рептилии куда сложнее причинить вред, чем мягкому человеку.
К тому же, в драконьем виде нагота меня не смущала — сказывались особенности строения организма.
Спина зачесалась — именно оттуда, как я понимаю, начинали прорезываться крылья…
— Не советую.
Голос был смутно знаком. Как будто я его уже слышал, и даже вступал в полемику. Но где это было и когда…
Он мне напомнил нашего профессора математики из универа — та же безграничная усталость и снисходительное терпение по отношению к нам, великовозрастным дебилам…
Но чтобы вот так, без предупреждения, встретиться с профессором Котёночкиным… Маловероятно.
— Не советуете что?.. — на всякий случай уточнил я. Если речь о формуле Мандельбротта — я полностью за.
— Становиться драконом в столь тесном пространстве.
Так. Это точно не Котёночкин — вряд ли профессор математики стал бы рассуждать на серьёзных щах о драконах.
— К тому же ты, сын, потратил много энергии. Вряд ли метаморфоза в столь истощенном состоянии пройдёт успешно.
«Сын»
Только один человек в целом свете может сказать это НАСТОЛЬКО собственническим тоном.
— Папа?..
Я не знал, где нахожусь. Но в этом месте было темно, холодно и действительно тесно — моя голова в сидячем положении упиралась в потолок.
— Ты же… Тебя же… — при каждом слове я подскакивал от избытка чувств, стукался макушкой и никак не мог закончить мысль.
— Я думал, ты догадаешься.
— О том, что головой о камень — это больно?
— О том, что я жив.
— Да в этом я и не сомневался, — морщась, я принялся растирать конечности — замёрз, как собака. Так и чувствовал твёрдые синие пупырки на коже. Брр. — Недавно я даже начал подозревать, что исчезновение — твоих собственных рук дело. Ну в смысле: не того калибра ты человек, чтобы вот так взять, и позволить похитить себя из собственной спальни.
— Недавно?
— По мере поступления информации, — подтянув ноги к груди, я кое-как умостился на заднице и шмыгнул носом. Ничего, слава Люциферу, не сломано, зато простуду подхвачу — как здрасьте. — Словечко там, шепоток здесь… Бабуля вот добавила соли в борьщик. Ну в смысле, не княгиня Златка. Другая.
— Леди Шторм. Я понял.
И вновь этот снисходительный тон…
— Пап, можно спросить?
— Смотря о чём.
— Сколько тебе лет?
В ответ я услышал негромкий и довольно приятный смех.
— Лучше тебе не знать, сын. Скажу — не поверишь. Или подумаешь, что столько не живут.
— Знаешь, действительность последних месяцев настолько расширила мои горизонты, что я верю уже буквально во всё. Ну, разве что, в существование говорящих хомяков — вряд ли.
И тут, на голом бедре, я почувствовал острые коготки.
Заорав, я попытался вскочить — мало ли, кто там ползает, а у меня всё хозяйство на улице…
И конечно же, так расшиб голову, что из глаз полетели искры.
— Уй…
— На твоём месте я бы двигался менее энергично, — посоветовал отцовский голос. — Я уже говорил: здесь довольно тесно.
— Но кто-то на меня…
В следующий миг моё лицо облизал холодный влажный язык.
— Гермиона! Ангел мой, как ты здесь оказалась?..
Нащупав в темноте ящерку, я прижал её к сердцу. Гермиона извивалась и пищала, как счастливый щенок, дрыгая всеми конечностями сразу.
Несколько минут мы с василиском бурно выражали любовь и радость от встречи.
И вдруг, в процессе ласк, я заметил, что Гермиона начинает светиться. Её шкурка наливалась ровным золотым светом, в котором я смог разглядеть тесную, вырытую в земле келью, а совсем рядом — своего отца, короля Зиновия.
По прошлому визиту в Лимб я запомнил его холодным, царственным, очень далёким и чужим, в дорогущем костюме, с унизанными перстнями пальцами и золотыми браслетами на запястьях.
Честно говоря сейчас, если бы мы встретились на улице, я бы прошел мимо.
Видавшая виды, вытертая на сгибах кожаная куртка, старые джинсы, разношенные и явно удобные ботинки… Не слишком ухоженными волосами и недельной щетиной он походил на пожилого хиппи. Или… контрабандиста?
— Ты что, всё это время следил за мной, скрываясь на яхте Захарии?
Отец улыбнулся.
— Всегда нравилось, как быстро ты соображаешь.
Я дёрнул плечом.
Сей вывод сделать не так уж и сложно: как только мне в голову впрыгнуло слово «контрабандист», всё остальное уложилось в короткую цепочку умозаключений. Прямая связь, так сказать.
— Но… Зачем? — несмотря на непревзойдённые способности быстро соображать, я был потрясён, как монашка в борделе. — Почему ты сбежал из собственного замка? И как, в конце концов, к тебе попала Гермиона?
Ящерка была горячей, как печка. Так что я быстро согрелся, нейроны забегали в мозгу куда быстрее прежнего, а как следствие — у меня появилась куча вопросов.
— С Гермионой мы старые друзья, — тепло в голосе отца было неподдельным, искренним. — Когда-то, давным-давно, я был знаком с одной очень незаурядной дамой…
— Госпожой Иштар, — понятливо кивнул я.
Ну конечно. Зная репутацию отца, вряд ли бы он пропустил ТАКУЮ женщину.
— У нас были платонические отношения, — поспешно заверил отец.
Ага. Конечно. Надо сделать лоботомию, чтобы поверить.
— Но почему ящерка воспылала любовью ко мне? — не то чтобы я был этому не рад. Просто интересно.
— Василиск — существо магическое, — отец сидел почти в такой же позе, как и я, подтянув ноги к груди. Но у него было преимущество: между ним и камнями было куда больше одежды. — А подобное притягивает подобное.
— Хочешь сказать, почуяв драконью кровь, она признала во мне родственника?
Отец вновь рассмеялся.
— Ну, если считать родственником объект страстной любви — то да. Поэтому она и защищает тебя.
Это была правда. Я вспомнил, сколько раз Гермиона вставала между мной и опасностью…
— Ага. Как собственность, — я поморщился. — Мне, конечно же, льстит внимание столь ослепительной дамы, но…
— Василиски, как и драконы, однолюбы, — пояснил отец. — Так что, я бы на твоём месте не спешил отнекиваться. Если бы я мог приставить к тебе такого защитника с самого рождения… — я услышал тяжелый вздох.
