Рай-отдел - Юрий Павлович Валин

Игорь застонал, швырнул на импровизированную постель бушлат, служащий по армейской привычке любимым одеялом. Собственный стон в тишине прозвучал дико. Лучше уж помалкивать…

Глава 4

Взгляд сверху и коробок спичек

Облака — вокруг,

Купола — вокруг,

Надо всей Москвой

Сколько хватит рук!

Крыши с наружным водоотводом необходимо

периодически очищать от снега и наледи,

не допуская их накопления более 10 см.

(Норматив Москвы по эксплуатации жилищного

Кровельное железо — отличное ложе. Особенно нагретое прямыми лучами летнего солнца. Лежи себе как на сковородке и ни о чем не думай.

В безоблачной бездне голубого неба и солнца парил яркий месяц июль. А может, начало августа. Внизу, на улице, пошумливали 50-е беспокойного двадцатого века: движение не слишком оживленное, но клаксоны на редкость противные.

Игорь поморщился очередному резкому вою звукового сигнала. Мля, мамонт писклявый.

Смотреть на улицу, думать и вообще шевелиться совершенно не хотелось. Инспектор-хозяйственник подсунул под голову бушлат, и продолжил греться в благоденствии прокаленного железа, жаркой смеси ароматов асфальта и голубиного помета. Интересно, насколько голову нужно выжарить, чтобы остатки мозга насовсем сгинули?

Эти дни (часы? месяцы? года? а, без разницы) не насовсем умерший гражданин Любимов провел в отвратительном безделье. К начальству не заходил, спал, иногда что-то ел, пялился в монитор, пытался играть в «Противостояние», вновь слонялся по подвалу и этажам. О попытках убраться из «Межкниги» лучше не упоминать. Их было много, тех попыток, но за дверью Игоря охватывал такой малообъяснимый мистический страх, что удалиться от здания более, чем шагов на двести, не удавалось. Времена за дверью оказывались глубоко чуждые — в лучшем случае восьмидесятые, да и то трудно идентифицируемые из-за полнейшего смятения чувств естествоиспытателя. Песец какой-то — вроде уже и сдох, чего бояться-то, а ужас накатывал такой, что… Как ни теоретизируй, «Межкнига» оставалась единственным островком старого, живого мира, за который еще можно было уцепиться. Последняя надежда на возвращение.

Нет, возвращения не будет — это Игорь знал твердо. Но как не хвататься за глупую надежду? Больше ничего и нет.

Страх тоже постепенно бледнел. Игорь выходил за дверь, смотрел на избы и тянущиеся по дороге возы. Порой вокруг дымили трубы, густо воняло углем и навозом. Звонили колокола, ругались извозчики, вдоль тротуара гулял полицейский при огромных усах и длинной шашке. Назавтра все менялось: петляла едва заметная тропинка, брел по ней косматый человек с клюкой — то ли паломник, то ли нищий, но, если судить по запаху, — однозначно просветленный, не здешнего мира человечек.

Ни вонючим юродивым, ни извозчикам, ни дамам в пролетках, не было никакого дела до стоящего на пороге человека. Игнорировали. Как-то Игорь в слабом и нездоровом приступе любопытства поздоровался с полицейским — страж закона вежливо поднес ладонь в белой перчатке к козырьку фуражки. Видит, слышит, но не замечает, словно нудный инспектор хозотдела на этом пороге уже столетие торчит. Может, так и есть?

Мелькнула мысль врезать по затылку «фараону» гвоздодером, забрать из желтой огромной кобуры револьвер и…

Вот что «и»? Еще разок башку себе прострелить? Засесть в окне и устроить пальбу в стиле американо-ёпнутых стрелков? Ай, заметьте меня, господа и товарищи, окажите милость, застрелите как настоящего живого? Глупо…

Что ж, умного и разумного вокруг имелось мало. Может и вообще не имелось. Игорь смотрел в корму тормозящего у остановки автобуса: «пятый» номер, тупо-округленький, тот самый, с пышными мягкими сидениями. Сейчас двинет к мостам и «Ударнику», потом дальше, к площади Дзержинского. Сесть и уехать? И что будет? Нет, нынче не мракобесный и незнакомый девятнадцатый век с величественными полицаями и надутыми дамами в безумных шляпках. Это шестидесятые-семидесятые вполне знакомых времен. Определенно можно устроиться, найти работу. Или сдаться властям и заделаться «лабораторным кроликом». Пусть изучают и впредь не допускают этаких паршивых парадоксов. Но как же жить неживым?

Игорь подошел к задней двери «пятого».

— Да помогите же, товарищ! — пропыхтела женщина с двумя объемистыми чемоданами.

Игорь помог поднять видавший виды багаж по узким ступенькам. Черт, что у нее там такое тяжеленное, едва удержал чемоданище.

— Сам-то поедешь, слабосильный? — прохрипел дедок из автобуса, дыхнув вчерашним перегаром.

Игорь отступил от двери, те со скрежетом закрылись и «пятый» двинулся по маршруту. Мелькнули озабоченные лица: галантный дедок помогал размещать фанерные чемоданы-чудовища, тетка всплескивала руками. Никто не оглянулся…

Они живые, а ты… То ли есть ты, то ли нет тебя…

Игорь вернулся в «Межкнигу». Внутри было душновато, Валерик мучился над загадочным «однородные предметы, явления, собранные воедино?»

У себя Игорь махнул полстакана чистого — сейчас шло легко, а раньше страшно было и подумать. Спирт еще помогал — не опьянением, но ощущением прижигающей медицинской чистоты. Жевать-закусывать желания не возникало, хотелось или окончательно сдохнуть, или вернутся в жизнь. Игорь падал на постель, вгонял себя в сон. Забытье — короткое или нет — не понять. Часы носить не имело смысла — нет, они шли, но как-то причудливо, вовсе не в лад с внутренними ощущениями организма. Собственно и во «внутренних ощущениях» не оставалось никакой уверенности…

А снаружи вдруг ударяла весна, по талому снегу и булыжникам, лязгая полозьями, проползал обоз. Игорь застегивал бушлат, смотрел на прихваченные веревками лыковые кули, на усталых лошадей. Чуждый мир благоухал влагой и лошадиным потом…

Голова и тело оставались пустыми, снова тянуло в сон. Видимо, легкость оказалась истинной — Игорь обнаружил, что с трудом запирает дверь — попросту не хватало сил повернуть ключ. И почти постоянно мерз инспектор-хозяйственник. Спирт и чай выручали, но в канистрах оставалось не так много, да и с заваркой назревала проблема.