Чехов. Книга 2 - Гоблин MeXXanik
— Все верно, — подтвердила Виноградова. — Я есть. Или ты думаешь, что в дом с призраком мог кто-то забраться? Один вон пытался. Я же тебе рассказывала.
— Помню, — ответил я и вернул кресло на место. — Просто показалось, что голосов несколько.
— Такое бывает, — произнесла Любовь Федоровна. — Устал, перегрелся, переработал. Открытое окно на кухне пропускает разные звуки.
Я кивнул и потёр ладонями лицо. Глубоко вздохнул, приходя в себя:
— Наверное.
— Я видела на парковке новую машину, — сменила тему хозяйка дома. — А рядом с ней светится Фома. И лицо у него при этом такое, словно он выиграл в лотерею.
— Подарок бабушки, — ответил я.
— Наконец-то вы сменили это яркое ведро с болтами, — с нескрываемым облегчением вздохнула Любовь Федоровна. — Не мне вам говорить, что выглядела она пошло.
— Машина Фомы неплоха. Ни разу не подвела, — возразил я.
— Ну, если ты докер из порта — то да, — согласилась собеседница. — Первый парень на районе наверняка будет рад покатать на этой тарантайке каких-нибудь фабричных провинциалок. Но для адвоката такое авто не подходит. Не по статусу.
— И вы туда же, — вздохнул я. — И что вы имеете против провинциалов?
— Эх, дорогой Павел, знали бы вы, как в мое время ценилось место рождения граждан. Коренные жители всегда считались более достойным, и мало кто пускал в приличные дома работников из понаехавших. И сдавали жилье предпочтительно местным. А для провинциалов оставались здания на окраинах.
— Вот потому районы там и разрослись, — ответил я.
— Плодятся как кошки, — вздохнула женщина и сокрушенно покачала головой. — Будто Петроград резиновый, и едут сюда и едут…
— Не знал, что вы так ратуете за чистоту улиц нашей столицы.
Любовь Федоровна скривилась, словно попробовала лимон, а потом поправила волосы, скрыв рану на лбу.
— Ладно, это я так. Старческое бурчание, — смягчилась призрак. — Сделать вам чаю, Павел Филиппович?
В дом вошел Фома и очень старательно вытер ноги о придверный коврик.
— Пусть возьмет сейфы и займется ими, — воодушевилась женщина и переместилась к кладовой. — Тут у стены под рогожкой…
— Фома, — обратился я к помощнику, — ты сможешь по чертежу внутреннего замка сделать ключи?
— По слепку ключа? — не понял парень.
Я терпеливо пояснил ему задачу. Слуга стянул с головы кепку и настороженно спросил:
— Энто призрак сделает чертеж замка изнутри?
— Она самая.
— Женщина! Любовь Федоровна, — громко заговорил парень, глядя куда-то под потолок. — Здравы будьте… точнее, пусть земля вам пухом покажется. Или воздух мягким.
— Какая прелесть, — хихикнула Виноградова и уселась на угол стола. — Пусть продолжает.
— Она тебя слушает, — я спрятал улыбку в кулак.
— Дорогая женщина, Любовь Федоровна, — парень утер выступившую испарину. — Я очень надеюсь, что не тревожу вас и ничем не обижаю. Хочу, чтобы вы знали, что я уважительно отношусь к женщинам и к вам, Любовь Федоровна. Не только как к женщине, но и как к Любовь Федоровне.
— Чудо как хорош, — умилилась призрачная дама и прижала руки к груди.
— А вы считали провинциалов недостойными, — шепнул я.
Женщина шикнула на меня и взяла со стола лист бумаги и поднесла его к помощнику. Он схватил качающийся в воздухе документ дрогнувшей рукой и оценил схему, которую до того нарисовала Виноградова.
— Это так внутри все выглядит? — тотчас собрался парень и схватил карандаш. — А вот тут изгиб плавный или острый?
— Нарисовано же…- начала женщина и задумалась, чтобы потом пробормотать, — а может и острый… Пошли!
Она ухватила Фому за воротник куртки и потащила к кладовке.
— У стены под рогожкой стоят два сейфа, — пояснил я вдогонку. — К ним надобно ключи сделать.
— Она меня не погубит, вашество? — выкрикнул помощник.
— Любовь Федоровна очень добрая женщина, — сказал я, надеясь, что не ошибаюсь.
— Не обижу я его, — донесся до меня смех.
Я покачал головой.
— Увы, но мне надо принять ванну и уходить. Вы тут без меня справитесь.
— Опять по делам? — хитро прищурилась женщина, выглянув из-за распахнутой двери кладовой.
— Нет. Провести вечер в кругу друзей.
— Дело нужное, — согласилась призрак, но в ее голосе я услышал грусть.
— Приду и пообщаемся, — пообещал я. — Если вы, конечно, не будете спать, дражайшая Любовь Федоровна.
— Не надейся, — тут же ответила та. — Комната мне нужна больше для статуса. Не люблю, когда кто-то спит на моей кровати.
Я улыбнулся и кивнул:
— И эту договоренность я не нарушаю.
Призрак не ответила. Я направился к себе.
* * *
Михайловский проспект широкой лентой тянулся от Дворцовой площади до Александровского вокзала, упираясь в памятник Александру IV. Его массивная фигура высилась на постаменте из темно-красного гранита и имела очень внушительный вид. Поговаривали, что Александр был не особо высоким мужчиной с весьма широкими плечами, но скульпторы всегда делали фигуру царя пропорциональной и добавляли ему роста.
Рядом с памятником стояли свежие цветы, которые с радостью несли ему поэты столицы и все любители поэзии. В свое время Александр благоволил стихоплетам и даже учредил благотворительный фонд, который после его смерти расформировали. На все деньги были куплены таблички, на них намалевали толстых уток и предупреждения, что птиц нельзя кормить хлебом. В темных уголках города еще можно было найти эти таблички, до которых не добрались злобные поэты.
Это была центральная улица города, и каждый вечер она была полна гуляк.
Фома довез меня до собора святого Луки, высадил у тротуара.
— Спасибо, Фома. Можешь ехать домой. Я вернусь на такси.
— Да я могу вас забрать, вашество, — тут же предложил слуга.
— Увы, я не имею понятия когда соберусь обратно, — ответил я.
— Эх, ну ладно, — произнес Фома и вид у него стал совсем уж грустным. И я понял, что парень хотел покататься по пустым дорогам ночного Петрограда на новом авто.
— Не переживай, — успокоил я слугу. — Накатаешься ещё. Или ты беспокоишься возвращаться в дом один?
— Любовь Федоровна хорошая женщина, — с неожиданным жаром заявил парень.
— С чего такая уверенность?
— Она терпеливо мне все поясняет в виде письма. Это не каждый учитель умеет.
Я не стал говорить, что на самом деле Виноградова костерила его на чем свет стоял, пока парень разбирал ее чертеж. Звук очень хорошо проходил по воздуховоду и наполнял ванную комнату, в которой я провел некоторое время.
— Не жди меня и ложись спать. И промокацию доешь сам. Потом расскажешь, насколько все вкусно.
Закрыл дверь, и машина выехала на проспект. Я же направился к месту встречи.
По старой традиции мы начинали прогулку из паба, расположенного в арке Императорского штаба, до которого мне нужно было пройти квартал. Туда я и направился.
На проспекте уже загорелись фонари, разгоняя вечерние сумерки. По тротуару неспешно прогуливались люди. Мимо меня, весело что-то обсуждая и хихикая пробежала стайка девушек в форме Первого Лекарского Корпуса. Их зеленые платья гармонировали с белыми фартуками и красными нашивками. А навстречу им шли курсанты Михайловского полка. Один из парней сказал что-то пробегающим мимо девушкам. Самая смешливая из них сбавила шаг, задорно улыбнулась гулякам и весело ответила. И девушки звонко рассмеялась.
Мимо меня прокатилась аккуратная тележка со сладостями, которые предлагал прохожим полноватый мужчина в стеганой жилетке с названием кондитерского магазина. Монеты за лакомство он ловко забрасывал в ящичек, приколоченный к боковине тележки и закрытый на мудреный замочек. Над мужчиной реяли несколько шаров в виде крендельков, которые крепились на длинных нитях к поясу его штанов.
Женщина в соломенной шляпке с ведерком подходила к парочкам и предлагала им скромные букетики фиолетовых цветов, перевязанные сатиновыми ленточками.
Девчушка лет двенадцати пробежала мимо, таща за спиной плетеную корзину на широких лямках. Я проводил ее взглядом, подумав, что доставщики писем становятся все моложе. Несмотря на внедрение технологий, бумажные письма продолжали доставляться адресатам в больших объемах.
Из арки дома вышло пятеро мальчишек в одинаковых серых костюмах школы для бастардов. Форма была парням велика. И очевидно выдана им «на вырост». Она болталась на парнях как на пугалах. Рукава пиджаков были закатаны до локтей, открывая метки анархистов, которые хулиганы намалевали, видимо, чернилами.
Шеи у всех пареньков были обмотаны тонкими полосатыми шарфами, а на головах были объемные кепки-восьмиклинки из грубой ткани с жесткими козырьками. Стиль рабочих районов и Петрограда казался забавным на мальчишках, если не думать, насколько опасными были взрослые, которые носили такую одежду.
Парни прошли мне навстречу, и один из них снял кепку, склонился в приветственном
