Кровь и туман - Анастасия Усович
Христоф мёртв, и он остался только в моих воспоминаниях, но всё равно ему удаётся влиять на чужие жизни. И сейчас запястья Тая, как было в моём сне, связаны тонкими нитями безысходности.
Он жив, но эта жизнь даётся ему ещё труднее, чем принятие факта смерти.
Я должна что-то сделать. Если не могу взять под контроль свою жизнь, то, быть может, стоит начать с других?
Я встаю с пола, прикладываю ладонь к межкамерной панели. Тай вскакивает на ноги вместе с тем, как щёлкает замок, оповещая об открытии.
— Что ты делаешь? — спрашивает он.
— Пытаюсь всё исправить, — говорю я. Хватаюсь за прутья решётки и отодвигаю её в сторону, позволяя Таю покинуть камеру. — Я знала парня, на тебя похожего. Он тоже стал тем, кем стал, не по своей вине. Но его мне спасти не удалось, а тебя… Может, шанс ещё есть.
В ответ на мои слова Тай коротко кивает. Оглядывается в поисках отступного пути. Его взгляд устремляется на что-то в противоположном от лифта направлении, и я понимаю — для заключённых должен быть другой вход.
А значит, и выход.
— Только не позволяй мне сожалеть об этом, — прошу я чуть ли не слёзно.
Я доверяю малознакомым — это мой главный минус. А всё потому, что я стараюсь никогда не судить о ком-либо по поступкам, не зная всей картины.
И это — мой главный плюс.
— Надеюсь, ещё увидимся, — бросает Тай вместо благодарности.
Это последнее, что он делает, прежде чем пуститься наутёк.
Всё или ничего. Если я снова ошиблась, мой собственный список смертников грозит пополниться чьим-то именем.
* * *
— Слава! — окликают меня в коридоре.
Каждая клеточка тела покрывается мурашками.
Нас рассекретили, — проносится в голове.
Сейчас Тая и меня ему в компанию посадят за решётку. Стараясь сохранять последние остатки самообладания, я оборачиваюсь. Ко мне идёт девушка с короткими волосами, выкрашенными в ярко-зелёный цвет.
— Да? — спрашиваю я, стараясь найти в голове хоть одно воспоминание о ней или её имени.
Но в этом отпадает вся необходимость, когда я вижу на её шее золотое ожерелье.
«Марья».
— Да, Марья? — повторяю зачем-то.
На секунду в глазах Марьи вспыхивает непонимание. Потом она, видимо, вспоминая, с какой целью меня звала, щёлкает пальцами:
— К тебе там гости пришли. — Марья кивает головой наверх. — Я попросила её подождать в гостиной.
— Спасибо.
Зря переживала. Хотя… гости?
— Только ты бы поторопилась, — губы Марьи растягивает широкая улыбка. — Там Марк, и он, по-моему, положил глаз на твою подругу.
Меня как током прошибает. Не может быть.… Или она и правда пришла?
— Спасибо, — ещё раз бормочу и, обходя Марью, хлопаю её по плечу в дружеском жесте.
Опять что-то, что выходит само собой, инстинктивно. Поэтому из нас двоих я — единственная, кто опешивает от этого своего действия. Марью оно совершенно не беспокоит — она продолжает свой путь дальше по коридору, выходя во двор штаба.
Ведь мы, возможно, с ней больше, чем просто товарищи по службе. Мы можем быть друзьями. Мы могли вместе ходить в кино или в торговый центр, у нас могут быть общие, интересные только нам двоим, темы для разговора или даже шутки, которые случайный слушатель не поймёт никогда.
Я вздрагиваю, как от попавшей за шиворот ледяной воды. Эти мысли, как паразиты, поселяются в моей голове. Они копошатся, причиняя почти что физическую боль.
Возвращается мигрень. Тяжкая усталость без возможности действительно провалиться в самозабвенный сон.
Моё состояние похоже на замкнутый круг: плохо, ужасно, хорошо, плохо, ужасно, хорошо — и так без пауз и отдыха.
Наверх поднимаюсь на автомате. Дверь в гостиной открыта нараспашку, и до меня доносятся несколько голосов:
— Так где вы со Славой познакомились, говоришь?
Марк! Внутри сразу так тепло становится. Курчавый солнечный юноша — не только Бенов лучший друг, но и его отдушина, — жив, кажется, вполне цел и наверняка бесконечно счастлив.
Ведь по-другому и быть не может. Я помню Марка именно таким; даже когда он был на грани жизни и смерти, он не унывал ни на секунду.
Бен, должно быть, именно у него этому научился.
— Я вообще-то молчала.
Едва не вскрикиваю. Лия. Это точно она, её голос мне ни с чьим другим не перепутать!
— Ваш ковен очень влиятелен здесь, в Дуброве. Если честно, для нас, стражей, честь, что вы сотрудничаете с нами.
— Мило.
— Лично я с огромным уважением…
Я появляюсь в гостиной раньше, чем ситуация становится патовой. Лия тут же подскакивает с дивана, на краю которого сидела.
— Слава Богу! — восклицает она. Не давая мне поздороваться с Марком или хотя бы остановиться, Лия перехватывает меня за локоть и утаскивает обратно в коридор. — Что за странный парень? Я уже почти была готова нарушить соглашение и применить магию, лишь бы только он отстал!
— Это Марк, — говорю я, оборачиваясь через плечо. В дверном проёме появляется курчавая голова. Её обладатель подмигивает мне в качестве приветствия. — Он хороший, на самом деле.
— Верю на слово, — нехотя бросает Лия.
Она продолжает тянуть меня за собой, словно знает, куда именно нам нужно попасть.
— Зачем ты пришла? — интересуюсь я по ходу.
— Да у меня эта вся вчерашняя ситуация всё из головы не выходит.
Оказываясь на первом этаже, мы направляемся к выходу во внутренний дворик. Там — к одной из скамеек. Только позволяя мне присесть, Лия наконец выпускает мою руку. Сама девушка присаживаться, похоже, не думает. Как и успокаиваться; только мельтешит перед глазами со сложенными на груди руками.
— С оборотнем?
— Ага. Это, просто, знаешь… — Лия останавливается, выдыхает. — Моё первое нападение было. — Я замечаю, как напрягаются её пальцы, обхватывающие собственные плечи. — Меня родители к такому не готовили. Они вам, стражам, не доверяют, но всё равно говорят, что вы хорошо выполняете свою работу. А вчера…
Кажется, я понимаю, к чему она ведёт.
Мы хорошо выполняем свою работу, и всё же именно из-за меня Лия вчера чуть не пострадала.
— Ты права, извини, — говорю я. — Мне стоило…
— Что? — Лия, похоже, искренне удивлена тому, что слышит. — Я не за извинениями пришла, Слав. А чтобы сказать «спасибо».
— За что?
— За то, что хоть в чём-то мои родители правы, — Лия опускает руки вдоль тела. Я бегло осматриваю её. Как обычно — идеальная. От макушки и до бархатных туфель. — Я вчера вела себя не очень благодарно…
— Брось, — отмахиваюсь я, когда чувствую, как трудно Лие даётся оправдание своему поведению. — Ты вела себя так,
