Записки нечаянного богача – 3 - Олег Дмитриев
Когда крики стихли, раздался голос вокалиста:
— Это было сильно. Это было тяжело, больно, но, чёрт возьми, очень сильно и очень классно. Спасибо, Дима! — последние два слова он произнёс на русском, очень чисто. В репетиторы податься, разве?
Жара продолжалась. Пели наши и ихние. Пели сольно, хором, дуэтами и квартетами. Под канадца, певшего Синатру, специалисты по коллективным галлюцинациям, ну, то есть голограммам, конечно, запустили снег. Снежинки устраивали над головами зрителей такие танцы, что все, даже в вип-ложах, тут же стали снимать их на телефоны. А потом долго требовали повторить «на бис», но Павлик не соглашался ни в какую. У него и так там что-то едва не сгорело от напряжения — каждый объект требовал сколько-то энергии и вычислительных мощностей, а снежинок было ну очень много.
Под песню «Байконур-66» на видеостене крутили кадры из старых советских киножурналов и панорам, те самые, где по цвету кадров и позитивно-добро-уверенному голосу диктора понятно, что всё уже хорошо, а будет ещё лучше. Задача «насытить старшее поколение светлой ностальгией» была выполнена блестяще.
Лорд втихаря под столом показал мне планшет, где ему пришло четыре предложения о покупке франшизы подобного медиапроекта. Корейцы, американцы, британцы и, почему-то, голландцы рвали подмётки на ходу, не дожидаясь финальных результатов. Мы по просмотрам уже побили кучу поп-звёзд и вплотную приблизились к показателям детских песенок — тех самых, которые неосмотрительные взрослые ставят детям на планшетах на повтор и забывают. А это, как сказал Серёга и подтвердил Павлик, было неописуемым и небывалым достижением. Я ответил, что если он не перестанет на собственной свадьбе работать — лично сломаю ему планшет и пальцы.
После «Байконура-66» был блок советской песни, трогательно-наивной, но доброй и хорошей. Без них, без этих песен, знакомых практически каждому, наша свадьба точно обойтись не смогла бы. Завершала хроно-тематический творческий отрезок песня «Алеся» (7), в исполнении Песняров. Настоящих. С молодыми Мулявиным и Борткевичем. Восторженные трибуны пели стоя. Музыканты современного состава группы, вышедшие на сцену первыми, плакали в три ручья, когда и эти две звёзды улетели назад на небеса, «пробив» уже привычно купол. Смахивал слезу Батька. Кивнула мне задумчивая баба Дага, невесть как почуяв мой взгляд.
Дальше шёл молодёжный блок, на котором мы планировали под шумок покинуть концерт. Тем более методика была уже опробована. Едва только началось выступление кого-то новомодного, как мы с молодыми мужьями и жёнами подошли по просьбе Второва к их столу. Политики и служители вер тепло и по-доброму попрощались, наговорив кучу приятностей и надавав самых лучших пожеланий. Потом вокруг закружился туман, а прямо в шаге рядом открылась незаметная ранее панель в полу. Оттуда поднялся военный с ещё одним грифоном на груди и пригласил проследовать за ним. Когда серо-белые волны и хлопья развеялись — на площадке остались только мы. Ультра-супер-пупер-капец-вип-гости исчезли.
Из современных я знал, пожалуй, только очень условно молодого Сергея Михалка, который с группой Brutto исполнил песню «Воины света»(8). И Машу Гусарову — она пела про «Сокровище»(9), и глаза начинающих жён снова полыхнули искренней любовью, будто согрев и обняв и без того тёплых и затисканных Тёму и Серёгу.
И вот только мы начали собираться возле той тайной эвакуационной панели у соседнего стола, как меня что-то будто за рукав дёрнуло. На сцене топтался очередной гундосый чтец вслух слаборифмованных стихов под ритмичный «тыц-тыц-тыц», покрытый наколками так, как ни один самый наглухо маргинальный сиделец себе не позволил бы. Я попробовал понять, что же меня тревожит больше — его чёрно-красно-синие руки, шея и лицо? То, что двигался и говорил он явно не в такт своей, с большой натяжкой назовём это музыкой? Или яркая банка какого-то молодёжного энергопойла в руке? Решил, что всё вместе.
— Павлик, почему его не слышно? — спросил я себе в нагрудный карман, уже будто бы привыкнув к тому, что глава группы анализа сидит там чёртиком и очень быстро помогает выправлять редкие косяки.
— Не надо его слышать тут никому, Дим, — впервые за вечер супермозг из кармана ответил с заметной паузой.
— Всё так плохо? — я удивился и подобрался одновременно.
— Он под какой-то злой химией, судя по всему, и ругается… некрасиво, — деликатный Павлик даже эпитет подобрал не сразу.
Подростково-протестная звезда тем временем начала шарить свободной рукой по ремню и поясу богато украшенных рваниной штанов.
— Дай ему звук. Если сможешь — включи фильтр на матюки, — мой голос отпугнул жену и детей, зато подтянул Тёму, у которого ласка и любовь в глазах прятались, поспешно уступая место чёрной злобе. С моей багровой яростью, что начинала пережимать горло, они бы точно спелись. Нашёлся враг, что собирался испортить нам наш праздник? Сам виноват!
— … да класть я хотел на все ваши свадьбы, ваши деньги и ваших суперзвёзд! Я сам — суперстар! Я в Азии тур сделал! Это не то, что ваша Белораша, — бубнил татуированный лидер общественного мнения. Я на всякий случай пожалел обоих — и мнение, и его. Вдруг больше шанса не выдастся?
Головин уже ставил ногу на соседний стул. Ему до травелатора — один большой прыжок. Этот долетит, я его знаю. И расписного чёрта придётся хоронить в спичечном коробке.
— Товарищи офицеры! — мой голос накрыл площадку так, что замерли все: и топавшие с недовольным гулом и свистом трибуны, и ругавшиеся на нескольких языках гости в секторах партера.
— Дайте знать, кто смотрит на этого клоуна прямо сейчас! — попросил я.
На груди и лице того мгновенно появились красные точки лазерных целеуказателей. С десяток. Со всех сторон. В лёгком тумане и свете рампы казалось, будто его уже начало разрывать изнутри, пронзая алыми лучами, уходившими во все стороны. Красиво. Рядом оскалился Артём, готовясь дать команду. Я поёжился — только этого не хватало. Хорошо, что вожди уже уехали.
— Много чести и свинца для такого молодца, — улыбнулся я под нарастающий смех зрителей. В пафосном дурачке на сцене адреналин явно начал усиленно выжигать то, чем он там закинулся, поэтому апломба
