Лисы округа Хансон - Ксения Хан
– Я еду спереди, – заявляет он. Паразиты упрятали труп в багажник и кое-как его захлопнули – «Кажется, им пришлось ему ноги пополам сложить? Не стоит об этом задумываться!» – и спешат занять свои места.
Союль садится за руль, Хэги и Сэги ныряют в машину позади него.
– Сам бы и рулил, – язвит Союль, заводя авто. Они успевают выехать на широкий проспект, оставив за поворотом собор Святой Девы Марии с остатками крови, слизи и мозгов эксперта До на парапете перед входом. Тэун смотрит на часы: почти час ночи, всего-то.
– Я водить не люблю, – отвечает Тэун невпопад. Союль весь кривится.
– А ты точно профи в своём деле? Полицейский водить не умеет – это какой-то сюр.
– Я боюсь, – безапелляционно заявляет Тэун. Тут уж присвистывают даже паразиты.
– Ты вроде бесстрашный идиот, – неуверенно говорит Союль. – Но водить боишься.
Тэун вздыхает. Кто бы знал, как его это достало…
– Заткнись и гони к Тангуну, Спиди-гонщик.
Небоскрёб отеля светится в нескольких милях от центра Хансона, и где-то на верхних этажах там застряла Харин. Тэун отчего-то уверен, что с ней пока ничего не случилось, хотя по напряжённому лицу Союля кажется, что Тэун поплатится за свою чрезмерную уверенность.
Чуйка подведёт тебя, детектив Кван.
Испытывая неприятный озноб от этой мысли, Тэун кивает Союлю.
– Сперва ты нас задерживал, а теперь подгоняешь. Почему?
Тот не сводит глаз с дороги и отвечает после длинной паузы, словно раздумывает, стоит ли делиться сомнениями.
– Харин не должна была во всём этом участвовать. Правда опасна для неё.
– О чём это…
– Она может сойти с ума. Снова.
Файл 27. Сгоревшее, утонувшее, разрубленное и раздавленное
Харин поднимается в лифте на этаж Тангуна, гадая, почему в вестибюле её никто не встретил. Отель открыт для посетителей, везде горит свет, но ни одного человека она по пути не встретила. Бог всех существ, похоже, рассчитывает целую ночь кутить в гордом одиночестве, раз прогнал каждую живую душу. Харин принюхивается: так и есть, резидентам отеля с час назад всем разом приспичило отлучиться, их запах постепенно выветривается из воздуха.
– Эй, мальчик, – обращается она к тхэджагви в наушниках, которые забрала у Тэуна, – поможешь мне переломать Тангуну все кости, и я отправлю тебя в Великий Цикл, идёт?
Он молчит – задумался.
– Так это не делается, тётя, – отвечает он, наконец. – Перерождение квисинам дарует сам Тангун Великий, и не тебе его роль на свои плечи взваливать.
– Да я и не собиралась…
– Но ты хочешь заключить со мной сделку, обещаешь освобождение и перерождение. Такое только Тангун Великий может.
Харин кусает губу.
– Ну, – цедит она, – мы его как следует попросим, и он всё сделает. Верно же?
Мальчик снова молчит. На этот раз он не отвечает, потому что не уверен в силах Харин. Она, признаться, тоже не чувствует себя могущественной кумихо, способной одолеть бога. Да кто вообще в обоих мирах сравнится с Тангуном? И на хрена, спрашивается, Харин попёрлась к нему в одиночку…
– Дура, – ругается она вполголоса и выходит из лифта на этаже, отведённом под пентхаус.
Двери номера распахнуты настежь, но в отличие от вестибюля, внутри темно и по-зловещему холодно. По полу клубится серый туман, оседающий на полу и стенах, остающийся на листьях напольных растений перед арочными дверями крупными каплями. Хочется думать, что Тангун, тоскуя по своему царству, подогнал себе в номер увлажнитель и врубил на полную мощность, но в плотных завихрениях мерцают сине-зелёные огни. Квихва. Души умерших из потустороннего мира.
Харин входит в номер, аккуратно ступая по едва проглядывающим плиткам пола. Стук её каблуков разносится по просторному помещению и тонет в тумане.
– Ты решил переехать в мир смертных? – спрашивает Харин громко. Ей никто не отвечает, и она проходит дальше, сворачивая в кухонную зону. Туда тянутся и призрачные огни – принюхавшись, Харин понимает почему. В кухне на полу в один ряд разложены части тел, их окружают сине-зелёные квихва.
Голова Ри Тэсо. Раздавленная. Голова какого-то парня, разбухшая. Нет, утонувшая. Чья-то рука, отрубленная. Почерневший внутренний орган – та самая пропавшая почка Лю Риюля. Ах, сгоревшая.
И рог священного оленя тут же. Проклятье, и как же Харин не догадалась раньше, всё ведь было у неё перед носом.
Она оставляет находку и идёт дальше, в гостиную, залитую слабым светом ночного Хансона. На фоне широкого изогнутого окна чёрным пятном выделяется силуэт Тангуна. Он принял свой привычный облик: снова длинноволос, разодет в древний шёлковый ханбок, чей подол стелется по полу и пропадает в тумане.
– Я выяснила, кто убивает квемулей, – говорит ему Харин. – Представляешь?
Тангун не поворачивается, чтобы встретить её, и она распаляется больше:
– Великий бог всех квемулей, царь квисинов, сын Небесного Владыки. Приуныл в своём дворце, устал судить провинившихся, решил теперь выращивать себе противников?
Он вздыхает и вместо ответа вытягивает в сторону правую руку. С его длинных когтей капает кровь. Харин её не учуяла. Это не человеческая кровь, а у квисинов и квемулей она не такая красная. Слишком красная.
– Зря ты пришла так рано, – говорит наконец Тангун и только тогда поворачивается к ней. Его ханбок распахнут, Харин замечает бледную, почти белую кожу на худой груди бога. На животе она тёмно-синяя, словно Тангун… гниёт?..
Харин испуганно поднимает глаза вверх, к его лицу, и впивается взглядом в текущую по губам кровь. Тангун бледен и хрупок, как фарфоровая кукла. Он стоит босиком в луже крови, та впитывается в подол его одежд.
– Что… с тобой такое? – ошеломлённо спрашивает Харин. Вид такого Тангуна пугает её больше человеческого «набора “Лего”», собранного им в кухне.
Он слабо улыбается – на острых зубах скопилась ещё кровь, она пузырится в уголках его тонких губ.
– Разве не видишь? Дорогая, я умираю.
Этого не может быть. Пускай Харин сама мечтала вырвать из груди Тангуна его очерствевшее сердце за все несчастия, что он причинил ей, Тэуну и остальным, тот факт, что он говорит о своей смерти – да ещё с такой легкостью, будто умирать раз в двадцать тысяч лет для него абсолютная норма, – это… Невозможно.
– Ты же бог, – возражает Харин.
– А боги, по-твоему, бессмертны? – на выдохе спрашивает Тангун и выгибает густую чёрную бровь. Его лицо осунулось, он похудел, от этого глаза стали такими широкими, что
