Повтор - Яна Каляева
— Ой, я извиняюсь… Наташенька, поешьте этот салатик! И вот еще пирожки, эти с капустой, а те с печенкой. А от меня вот жена ушла, и знаете, я уже год такой вкуснятины не жрал…
Наталья недовольно дует губы и чуть отодвигается от него. Во мне вскипает ярость — какой-то хрен подкатывает к моей сестре! По привычке, отработанной с психотерапевтом, глубоко вдыхаю, медленно выдыхаю и анализирую ситуацию: что такого, собственно, происходит? Если чуть подумать, ничего криминального — дядька рук не распускает, пыжится изо всех сил, чтобы Натаху развлечь. А что он для нее несколько, скажем так, простоват — это ее проблема, а не его, и тем более не моя…
На сцену, виляя бедрами, поднимается девица с саксофоном, деланно улыбается и начинает играть. В музыке я разбираюсь слабо, но слышу, что саксофонистка фальшивит и плохо держит ритм, да и репертуар у нее простенький, кабацкий практически. Тем не менее гости слушают как зачарованные, покачиваясь в такт музыке. На бодрых мелодиях все улыбаются, на лирических — просветляются лицами, а кабанчик-Виталя даже слезу пускает — вот уж от кого не ожидал… Ясно-понятно — у исполнительницы Дар. Быть свободным от Дара в такие моменты — все равно что оставаться единственным трезвенником на разухабистой вечеринке.
Смотрю на Олю — лицо у нее взволнованное и словно бы светится изнутри. Как же она красива в этом платье… краше была бы разве что без него. Мы не так давно знаем друг друга, но Оля стала своего рода фундаментом, основой моей жизни. Неужели я мог хотя бы допустить мысль, что потеряю ее? Она такая красивая…
Открывается дверь, и в зал боком входит сутулый мужчина лет тридцати в потертом пальто не по сезону. Запоздавший гость? Вид у него совершенно не праздничный — усталый и пыльный какой-то; да еще эти лохмы — не стильные длинные волосы, а просто неопрятно отросшая стрижка. Пришелец не смотрит ни на жениха с невестой, ни на гостей, а на одну только саксофонистку. Та, почувствовав его взгляд, перестает играть, отбрасывает инструмент, бежит к дверям и повисает у мужика на шее с воплем:
— Витя! Где тебя столько времени носило⁈ Я так скучала!
С тревогой оглядываюсь на Катюху — нужна ли ей чужая мелодрама на собственной свадьбе? Невесты обычно не любят, когда кто-то перетягивает на себя внимание в их особенный день. У буржуев есть даже злое словечко «брайдзилла» — от bride (невеста) и Годзиллы. Но Катя только улыбается — кажется, это внеплановое торжество любви ее не сердит, а трогает.
Кто-то догадывается, что от приглашенной саксофонистки толку больше не будет, и врубает медляк в колонке. Наиболее храбрые — или наименее трезвые — гости выбираются на танцпол.
Оля сама подбегает ко мне:
— Ну, чего стоишь, Саня? Давай танцевать!
Давно я не видел ее такой оживленной… И, кажется, мы ни разу не танцевали вместе. Я и не умею толком, но сейчас это совершенно неважно. Главное — видеть улыбку в глазах любимой женщины, чувствовать под тонкой тканью платья ее тело и глупо шутить, неважно о чем — все равно оба мы будем смеяться…
Отхожу за напитками и вижу среди танцующих парочек Натаху в объятиях ее соседа по столу; сеструха не выглядит смущенной или испуганной, напротив, улыбается и старательно не замечает, когда кавалер наступает ей на ногу… К столу с напитками подходит жених, следит за моим взглядом и поясняет:
— Это Валера, лучший наш механик. Золотые руки у мужика, и почти не пьет. Вот только… простоват несколько. Зато добрый, никому подлянок не кидает и если что — всегда рвется помогать.
Валера, смущаясь и путаясь, рассказывает Натахе анекдот про поручика Ржевского — даже относительно приличный:
— День рожденье, значит, у министра какого-то важного. Приходит Ржевский и несет унитаз. Все такие: «Фу-у-у, поручик!» А Ржевский им: «Министр же сам говорил, что российской экономике нужен хороший толчок!»
Анекдот так себе, но Натаха громко смеется, запрокинув голову. Что это на сестренку нашло? Она любит повторять, что не на помойке себя нашла и кавалеров ищет среди, как она говорит, мужчин состоявшихся — оттого и кукует в одиночестве уже который год. Может, она была бы счастлива с кем-то вроде этого Валеры, но никогда себе в этом не признается. Хотя сейчас, похоже, они неплохо поладили. Воистину, свадьба — удивительное дело, мощный вайб счастья новобрачных бьет прямо-таки по площадям… Люди вокруг оживлены, легко знакомятся, много смеются, а какая-то парочка вовсю целуется в углу… да не одна.
Возвращаюсь к Оле. Мы танцуем еще часа полтора, при каждой смене мелодии обещая друг другу, что эта будет последней, скоро поедем домой… В такси самозабвенно целуемся, словно сбежавшие с уроков подростки. Дома Оля смотрит на разложенные по столу учебники, закатывает глаза и решительным жестом сдвигает их в сторону. Ее голос становится слегка хриплым:
— Помоги-ка мне расстегнуть чертово платье…
И до самого утра никто из нас не думает ни об учебе, ни о работе, ни о возможной необходимости в любой момент подорваться спасать мир.
* * *
Только сейчас, когда Катя по случаю медового месяца взяла двухнедельный отпуск, я в полной мере осознал, насколько же она неоценимый работник. Без нее в конторе царит хаос, я разрываюсь между десятком дел одновременно. А сотрудники, наоборот, ходят расслабленные, и я не могу их толком застроить.
Первый косяк случается во вторник: Даша перепутала время, и Виталя приехал на место преступления с опозданием в сорок минут. Я с тоской жду гневных звонков, докладных записок и укоризненных взглядов подполковника Лехи; однако, к моему удивлению, полицейские наш факап словно бы и не замечают. Пронесло в этот раз. Тем не менее я собираю сотрудников на внеплановое совещание и устраиваю начальственный разнос — каждому припоминаю какие-нибудь грешки и грожу штрафами.
Это помогает, но ненадолго. Неужели без Кати настолько все сыплется? Или свадьба виновата, все до сих пор не могут отойти от радости за молодых и переключиться на рабочий настрой? Атмосфера как перед Новым годом, когда все шатаются по офису туда-сюда и никто уже толком ничего не делает. А за окном начало лета, между прочим.
На нашего штатного гопника Виталю
