Владимир Васильев - Время инверсий
– Да понятно, что у вас сейчас вопросов превеликий куль, – усмехнулся научник. – Беспокойная должность даже для ветерана…
В кабинете у Бермаса осталась вода из старых запасов – шестилитровая баклага «Кришталевой». Ну а электрочайник сейчас обычен в любом офисе.
– Вы спрашивайте, спрашивайте, – сказал Бермас, сноровисто протирая сразу две чашки вафельным полотенцем.
– Спасибо. Вы возьмете на себя труд обзвонить своих сотрудников и пригласить их вернуться на работу? С прежними окладами и все такое.
– Да, конечно. Тем более что достаточно позвонить секретарше, а дальше уж она.
– О, совсем хорошо! – обрадовался Швед. – Мы с Ефимом, не сомневаюсь, в ближайшие дни погрязнем в покупке здания под офис.
– Уже подобрали? – поинтересовался Аркадий Семенович. – А то я у Ефима как-то не поинтересовался.
– Да, я быстро подобрал… оно как-то само подобралось, если честно. Кошкин дом на Гоголевской. Даже Завулон одобрил.
– Знаю, знаю, вполне симпатичное зданьице. И комнату с башенкой вы, конечно же, отведете под свой кабинет?
– Угадали, – засмеялся Швед. – А откуда вы знаете?
– Ну, мне тоже когда-то было сорок лет, – вздохнул Бермас. – Поверьте, Дмитрий, когда вам перевалит за сотню, вы и сами станете предугадывать ответ раньше, чем его произнесут.
– А сколько вам сейчас, простите? Если не секрет?
– Да какие уж тут секреты, – пожал плечами Бермас. – Сто семьдесят четыре недавно мне стукнуло.
– А инициировали вас в молодости? Или позже?
– В пятьдесят восемь. В самом конце позапрошлого века. А до того был я самым обычным киевским врачом… Смею надеяться – неплохим для своего времени.
Бермас умолк, без сомнений, вспоминая минувшие годы.
Тихонько заворчал чайник, разогреваясь. Швед решил не ждать, потому что времени натикало уже под четыре утра, а еще неплохо было бы вздремнуть хотя бы пару часов перед завтрашними хождениями в будущий офис.
– Аркадий Семенович! Что вы имели в виду, когда говорили – труп, мол, без ауры, явно не вампирская работа? Что тут творится-то, в Киеве, а?
Бермас ответил, но, как показалось Шведу, очень неохотно:
– Промышляет кто-то ночами… не пойми кто. Светлые проводили расследование, видимо – безрезультатное. По-моему, они даже не очень возражали, когда Инквизиция затеяла возрождать наш Дозор.
– Но кто может промышлять? Видно же, это не вампир, не оборотень… не бескуд, в конце концов. Кто может выпить жизненную силу без остатка?
– Из Иных – никто не может, – очень спокойно сказал Аркадий Семенович.
– А если не Иные – то кто тогда? Не люди же?
– Не люди, – подтвердил Бермас. – Точно не люди. Я же сказал – не знаю кто. Мы, Иные, не единственные под этим небом, кто пользуется магией.
У Шведа непроизвольно вытянулось лицо:
– В… каком смысле?
– В прямом. – Бермас встал и вернулся к закипевшему чайнику. – Мы пользуемся магией Сумрака. Те, кто пьет силу у людей без остатка, пользуются какой-то другой магией, кардинально другой, не имеющей отношения к Сумраку. Они не люди и не Иные – они отдельно. К сожалению, Светлые не хотят этого признавать и ведут себя так, словно в Киеве орудует заурядная темная секта, не исполняющая Договор.
Аркадий Семенович заварил чай, выложил на блюдечки по паре кубиков сахара и снова присел к столу.
– Так вот зачем нужен во главе Дозора желторотый болванчик, – тихо произнес Швед, глядя в пол.
– Вы умный юноша, – бесстрастно похвалил Бермас. – Быстро догадались.
Швед мрачно прикидывал – много ли у него шансов уцелеть, если все сказанное Бермасом правда и если в Киеве заварится серьезная каша. По всему выходило, что шансов немного – если даже Лайк предпочел по-тихому исчезнуть и отсидеться где-то в тайной норе.
– И что, давно эти не-Иные объявились?
– В этот раз – около года назад.
– Выходит, были и другие разы?
Бермас без особого веселья усмехнулся:
– Молодой человек, в этом мире все уже случалось, и не по одному разу. Бытие – это бесконечный бег по кругу, как бы банально это ни звучало.
Он немного помолчал.
– Доказательств у меня нет, но зато есть подозрения и основанная на них уверенность. Я тогда был просто врачом и знать не знал ни о каких Иных и ни о каком Сумраке, хотя в магию, стыдно признаться, верил вполне искренне. У меня умерли несколько пациентов, тогда я так и не понял, от чего. А сейчас уверен, что у них точно так же откачали жизненную силу, всю без остатка. Я пытался расспрашивать старых Иных… Лариса Наримановна меня однажды довольно резко осадила. И я перестал касаться этой темы. Это все, что я знаю, Дмитрий. И я буду признателен вам, если в дальнейшем вы не станете слишком настойчиво ссылаться на меня, если дойдет до разговоров с кем-нибудь из корифеев. Просто примите эту информацию к сведению, но постарайтесь на нее особенно не опираться, поскольку сами видите – это просто догадки и ничего, кроме них. Я могу быть сколько угодно уверен, но под прессом-то окажетесь вы.
Швед медленно покивал, пребывая словно бы в легком трансе.
– Скажите, Аркадий Семенович… Ранее во главе киевского Дозора уже становились неопытные Иные, так ведь?
– Бывало, – не стал отрицать Бермас.
– И что… Это случалось тоже во время… подобных кризисов?
– Скорее да, чем нет, – уклончиво ответил научник. – Но порадовать мне вас нечем: кризис обычно оказывался сильнее. Потом, когда все более-менее рассасывалось, внезапно возвращался Лайк, и наступала очередная эра спокойствия и благости, лет на двадцать. Однако вас это, полагаю, не утешит, как ранее не могло утешить тех, кто оказывался кризисом размолот в мелкую пыль.
Бермас встал, показывая, что разговор закончен, и нарочито бодро сообщил:
– Чай уже заварился, наверное! Сейчас попробуем! У меня исключительный чай, смею заверить.
И правда, чай был выше всяких похвал. Во время чаепития говорили только о пустяках, и Швед забыл о них через двадцать минут, тотчас же, как переступил порог кабинета Аркадия Семеновича.
«Ну и денек выдался! – подумал Швед напоследок. – А ведь прошлым утром я просто отправился в родимый николаевский офис поглядеть, что там и как, повидать ребят, войти в струю…»
Вошел, ничего не скажешь.
Глава третья
В соседней комнате мощно храпел Симонов, поэтому Швед поставил простенькую акустическую завесу под названием «Полог», которой научился в Вологодской области у бойкого старичка из глухой деревни Бекренево.
Не спалось.
До площади Победы их с Симоновым подкинул Витя на фургончике и скрылся куда-то в ночь. А перед тем как скрыться, велел записать мобильник и если надо – не маяться дурью с ловлей людей-автомобилистов, а просто звонить.
У Шведа никак не шли из головы слова Аркадия Семеновича о неправильных магах. Получается, бывает какая-то другая, не сумеречная магия?
Чем дольше Швед размышлял, тем меньше ему хотелось верить Аркадию Семеновичу. В сущности, что известно Шведу об этом Ином? Только то, что он сам о себе рассказал. Пара вопросов Симонову перед отбоем убедили Шведа, что винничанину известно о начальнике научного отдела немногим больше. Например, что зовут его на самом деле Арон Самуилович, а Аркадием Семеновичем он назвался уже в сравнительно недавние времена. Ну, еще то, что он очень давно работает в Дозоре, сначала начальником лаборатории был, потом стал руководителем всего отдела. Исключая самое последнее время, разумеется. Но этот год с небольшим Аркадий Семенович дома вроде бы продолжал исследования и систематику, не стал прерываться, что и понятно – кому как не Иным знать, что все проходит, в том числе и смутные времена?
Зачем он вот так, с ходу, ошарашил и без этого сильно обалделого Шведа информацией о загадочных магах? Стоит ли верить ему?
Швед решил, что – нет, не стоит. Точнее, не стоит воспринимать информацию от Бермаса как заведомо правдивую. Нужно просто принять ее к сведению и ни в коем случае не полагаться на нее как на истину, как сам научник и посоветовал. Но и не отметать ее с ходу. Время покажет – Швед тоже начал это понимать глубинным естеством Иного, у которого впереди довольно времени. Он сам сейчас как свеча на ветру – всем виден, и каждый норовит задуть. Еще не забылись одесские интриги в борьбе за руководящее кресло, и нате, опять! Только уровнем выше. Швед был не прочь уйти из начальства, но уходить в роли идиота, поверившего досужим сказкам, не хотелось совершенно. Уходить – так исключительно с высоко поднятой головой, и чтобы можно было потом оглянуться и удовлетворенно подумать: вот это, это и еще во-он то сделал я, когда меня бросили восстанавливать киевский Дозор.
А кроме того, в ближайшее время, можно не сомневаться, ему придется выдержать множество проверок и неизбежных экзаменов на зрелость и выживание в условиях столичных интриг, будь они неладны.
Никому нельзя верить, никому! Ефиму разве что, да и то до определенного предела. Извечные три закона советской и постсоветской роботехники: не верь, не бойся, не проси. Союза давно нет, а они все не устаревают.
