Казя теперь труп - Ая эН

Ая эН

Казя теперь труп

Веселая жизнь мертвецов

© Ая эН, текст, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Глава 1

Казя теперь труп

В тринадцать тридцать или около того Казя обнаружила себя на кладбище в полном одиночестве. Около собственной свежей могилы.

Зашибись.

Она помнила себя в гробу, отпевание, вопли-сопли близких и все вот это, кажется, помнила и морг – но не точно. Может, это был ни разу не морг, а, например, операционная… Трудно сказать. Там она вроде бы лежала. На отпевании уже точно стояла. Сбоку от толпы. Ну да. Как ехали на кладбище – стерлось. Как хоронили – в общих чертах, а ведь это вот только-только происходило.

Чума. Как это вообще?!

Чума и ступор.

– Чего стоим, кого ждем?

Казя обернулась. В трех-четырех шагах за ее спиной покачивался непрезентабельного вида мужичок. Новенькая нейлоновая куртка-бомбер с ярким принтом, грязнющая борода до пояса, брюки клеш, ободранные по низу – привет из прошлого века, – нечто невнятное и стоптанное на ногах. И – та-дам! – выцветшая медицинская маска на ухе тряпочкой болтается. Бомж? Бомж, кто ж еще… Надо уходить.

Мужичок подошел. Сине-желтые рыбы на принте бомбера, запутавшиеся в буро-зеленых водорослях, подмигивали Казе при каждом его шаге, то прячась в складки нейлона, то выныривая из них. «Он кого-то убил, а куртку украл!» – догадалась Казя. Молодого кого-то убил, такое только тинейджеры носят…

– Кассимира Павловна Володарь, пятнадцатое декабря две тыщи третьего, пятое сентября две тыщи двадцать первого. Так тебе еще и восемнадцати нет?

– Й… йе… есть! – Казе с трудом удалось расклеить губы и произнести первое слово, дальше пошло полегче. – Мне девятнадцать с половиной. Тут год напутан, я в две тысячи первом родилась.

– О как. На два года промахнулись.

– Угу.

– Бывает…

Мужичок деловито приблизился к могиле, протянул руку к утопленному в ворох цветов пластиковому стаканчику, накрытому ломтем черного хлеба.

– Ну, с прибытием вас на Потустороньку, Кассимира Павловна!

Он лихо опрокинул в себя содержимое стакана, закусил, одобрительно отметил:

– Бородинский. Свеженький. Хорошо!

Хлеб доел, а пустой стакан аккуратно вернул на место. Казя заметила, что ног мужика теперь не видно, он по колено погрузился в прикрытый цветами холмик. Причем правая нога буквально проходила сквозь один из венков, надпись «Вечная память» теперь обрывалась на буквах «мя», но эти «мя» были не замяты, а словно растворялись.

– Я… – сказала Казя. – Умерла.

Это был не вопрос, а необходимость проговорить вслух нечто нереальное.

– Туда посмотри!

Казя механически задрала голову в направлении, указанном местным алкашом. Высокие деревья за оградой кладбища едва шевелили зелеными кронами. Ничего интересного, ничего экстраординарного.

– А как вас покороче кликать, Кассимира Пална? – спросил мужик.

– Можно просто Казя. А вас как?

– Фёдор Иваныч я. Можно просто Фёдр. Я здешний здорож.

– Сторож?

– Ага, здорож. Вот и табличка-оберег, без обману, как есть.

Фёдор Иванович расстегнул молнию бомбера (центральная рыба, вертикально стоящая на хвосте, при этом хищно распахнула свою пасть) и извлек бейджик на красной, в черный горох, ленточке. На бейджике была фотография и надпись, сделанная от руки печатными буквами: «Фёдр. Здорож Пущинского округа Потустороньки». Казя невольно улыбнулась:

– Вы его сами сделали?

– Сам. Но кьюар-код настоящий, это главное. Согласна?

Казя готова была с этим согласиться. Ей, вообще-то, было все равно. Когда ты умираешь, ты как бы тупеешь. Не то чтобы буквально тупеешь и становишься дебилом – скорее, тебе становится все равно. Спорить, возражать, доказывать – зачем?

– Ну тогда давай, Казя, за знакомство! Ничего, что я на «ты»?

– Ничего.

Мужичок вновь протянул руку к пластиковому стакану. На нем опять лежала краюха. Казя готова была поклясться: тот же самый ломоть, который минуту назад был благополучно съеден.

Фёдр выпил, слопал хлебушек:

– Хорошо! Многие, как закопают покойничка, так ни конфетки ему не оставят, ни водочки. Никакого понимания у людей нет! А твои молодцы. Кто тебя хоронил-то, мама-папа? Бедные…

Он вернул стакан на место. Вылез из земли. Брюки его нисколько не испачкались, хотя почва была глинистая. Ни один цветок не сдвинулся со своего места, ни одна розочка не упала. Надпись «Вечная память» теперь была видна полностью.

– Мама у меня давно умерла, – ответила Казя. – Я как раз первый класс успела окончить и… А папа есть, но я его только на фото видела и на видео с их свадьбы. Они сразу разбежались, я еще и родиться не успела. Не знаю, где он.

Объяснила и замолчала.

– Странно, – нахмурился Фёдр.

– Почему странно? Поженились по залету. Мама его обманула, вообще-то. Ей было тридцать пять, она хотела ребенка. Ну и… И вот. У меня к отцу претензий нет, он даже на свадьбу согласился, чтобы родственники ничего не подумали и всякое такое. Хотя какая разница, кто что подумает? Не в каменном веке живем, да?

– Мы уже не живем, – поправил ее Фёдр. – Мы уже померли. Странно не то, что твои родители разбежались. Другое странно. Ну да ладно. Посмотри-ка теперь туда, красавица.

Казю при всем желании нельзя было назвать красавицей. Конечно, молодость, стройность, харизму и макияж никто не отменял и статуса «хорошенькая» она вполне заслуживала. Но не более. Средний рост, карие глаза, каштановые волосы с прядками цвета морской волны, остренький носик. Ничего особенного.

Казя посмотрела в направлении, указанном «здешним здорожем». Тропинка, засыпанная мелким строительным камнем, ряд могил без оград, кусты, скамейка.

– А что там?

– Ничо, просто глаза отвести надо, чтобы все вернулось, как было, – объяснил здорож. – Мне выпить хочется, пока водочка в силе. А то потом или дождь ее попортит, или выдохнется, или грызловские хмыри набегут, вылакают.

Деревенька Грызлово находилась в нескольких километрах от кладбища, какой смысл было кому-либо топать в такую даль в надежде найти стопарик? «Скорее уж из Липиц могут сюда прийти или кто с дачных участков, которые ближе к Оке…» – подумала Казя и глянула на могилку. Ломоть на стакане был целехонек, стакан полон.

– Как маму звали?

– Екатерина.

– Православная?

– Ну… Не особо. Крещеная.

– Светлая память рабе божьей Екатерине! – торжественно произнес Фёдр и уничтожил восстановившееся угощение.

– Рабе божьей… – эхом отозвалась Казя. – А Бог, значит, есть?

– А ыя зныаю? – жуя хлебушек, пожал плечами Фёдр. – Никто не знает.

Казя растерялась.

– Я думала, после смерти все выяснится… – промямлила она.

– Да щаз. С чего