Юрий Никитин - Трое в Долине
— Идем, — ответил Олег сумрачно. — Иначе стыдно будет смотреть в глаза даже козам.
Таргитай раскрыл было рот для вопроса, причем тут козы, наконец-то можно поговорить, но оба одновременно метнулись к дверям дворца. Оттуда все еще неслись тихие нежные звуки, над крышами блистали яркие звезды, а россыпь звездной пыли протянулась от края неба до другого края.
— А я? — крикнул Таргитай, но в ответ услышал только грохот, треск, из пролома блеснул оранжевый свет смоляных факелов, там мелькнули две страшные фигуры, исчезли, зато треск и грохот нарастали и ширились.
Таргитай стряхнул с себя наваждение, бросился следом. Мрак и Олег что-то перепутали, собрались же уходить, женщин обижать, вообще-то, нехорошо, а уж красивых так и вовсе нельзя, боги обидятся, они их творили с особой любовью...
Пролом зиял, как вход в жерло горящей печи. После ночи свет факелов казался немыслимо ярким, а когда ворвался в этот свет и нагретый воздух, пропитанный тяжелыми запахами горящего масла, ароматных деревьев, пахучих трав и масел, что так обожают женщины, то ноги сами понесли вслед Мраку и Олегу, которых все равно чуял по крепкому мужскому запаху, особенно густому после тяжелого трудового дня...
Впереди от лестницы послышался жуткий нечеловеческий крик. Ему ответил звериный рев. Таргитай, похолодев, все ж не понял, Олегов клич или Мрака, в нем было столько ярости, злобы, лихости, что помчался со всех ног, спеша остановить, успокоить.
На ступеньках было странное животное, разрубленное почти пополам. Ростом с человека, а вместо рук кожистые крылья, на концах крыльев торчат растопыренные пальцы, страшные, когтистые, хищно скрюченные. Он перепрыгнул с неловкостью, задев, а выше на площадке лежали сразу три, кровь подтекала снизу, расплывалась, сбегала по ступенькам. Два животных лежали вверх мордами, Таргитая передернуло от омерзения.
Морды почти человеческие, уже человеческие, только с раскрытых в смертельной злобе пастях белеют острые зубы, глаза вытаращенные, странно лиловые... головы человечьи, шеи человечьи, разве что покрыты короткой редкой шерстью...
Таргитай гадливо отвел взгляд и перепрыгнул пошире, сапоги резко пошли вперед, как на льду, он ощутил себя в воздухе, в следующее мгновение с размаха ударился спиной и затылком о мягкое, взлетели брызги теплой крови. Он в панике перевернулся, вывалявшись в крови весь, пальцы опустились на теплую плоть, странно знакомую, он взглянул и отдернул руку с такой быстротой, что едва не упал лицом в обвисшую, как коровий хвост, грудь этой полуженщины-полузверя.
Рев Мрака раздавался наверху справа, но едва он сделал шаг в ту сторону, как ему ответил яростный крик Олега. Оттуда же слышались тяжелые удары, грохот, тонкий пронзительный визг.
Он бросился направо, лучше уж с Мраком, как из бокового прохода выбежало трое этих отвратительных женщин. В их руках были острые кривые мечи, по всему коридору вдоль стен ярко горели светильники, распространяя запах благовонных масел, и свет блистал и преломлялся в заточенных лезвиях.
Таргитай отступил, оглянулся, но нигде никакого оружия, если не считать собственных кулаков, красивых статуй и колонн, поддерживающих кровлю.
— Твари, — закричал он, старясь разозлиться. — Вы забрали мою дудочку!
Он ухватился за колонну, в тело хлынула злая сила. Бревно затрещало, он выдрал его из углубления, с треском просела крыша, посыпался мусор, а он уже с усилием замахнулся, ударил...
Женщин смело, как тараканов, а концом он ударил в стену, проломил, оттуда полезли мохнатые отвратительные старухи, визжащие и с оружием, некоторые пробовали взлететь, но в зале было тесно, натыкались друг на друга и падали, а он орал и размахивал бревном, крушил, разбивал, рушил, уже с нехорошей радостью чувствуя, как трещат под его ударами черепа, стены, как рушатся на пол статуи, а женщины лопаются, как кожаные мешки, наполненные теплой кровью.
За спиной вспыхнуло, оранжевое зарево осветило стену, к которой прижалось несколько устрашенных женщин, на них упала его огромная косматая тень со вскинутыми руками. Они визжали и закрывались острыми кривыми мечами, их крылья сцеплялись когтями. Он с наслаждением ударил бревном, грохнуло в стену, едва удержал в руках, камни с грохотом вывалились в соседнее помещение. Что-то мохнатое кружилось над его головой, он отмахнулся локтем, сорвал крылатое чудовище, услышал истошный визг, невольно оглянулся.
Сзади полыхал огонь, светильники в поврежденной его ударами стене наклонились, горящее масло ползло вниз, одна струйка достигла богатых штор, те мигом занялись стеной пламени, а внизу в горящем масле каталось то храброе, что сумело взлететь и вцепиться ему в голову и плечи.
— Больше не поедете на мне, — крикнул он, чувствуя, что надо сказать что-то при убийстве, даже если убиваешь кошку или такое вот, мохнатое. Мрак всегда говорил, но у него получалось мужественно красиво, и любое убийство сразу становилось красивым и нужным. — Твари!..
Одна женщина бросилась наутек, Таргитай с усилием бросил ей вдогонку бревно. В проломе блистало металлом, в спину уже жгло, огонь подбирался ближе, освещая за проломом комнату, где по стенам висели густо мечи, топоры, щиты, дротики...
Он протиснулся вовнутрь, оранжевые блики пожара освещали хорошо, растерянно огляделся. В этой комнате на стенах полно оружия, но он сразу понял, что женщины им не пользовались. Мечи, щиты, булавы — их украли или купили разве что у велетов, настолько все было громадное и недоброе.
В самой середине стены, окруженный кинжалами и сабельками, висел громадный блистающий лезвием меч. Таргитай чувствовал, как сердце бьется все чаще и чаще. Он шагнул вперед, кончики пальцев коснулись холодного лезвия, по телу пробежала ликующая мощь. Неведомая сила разом расправила ему спину, а вместо крови словно заструился расплавленный металл.
Глава 42
Он осторожно сжал пальцы на рукояти меча, и сразу ощутил себя могучим и обрекающим. Плечи раздвинулись, а грудь выдалась вперед и отвердела, словно на нее одели толстые доспехи. Вся мировая мощь стягивалась в это булатное лезвие, а оттуда через его руку разливалась по телу. Он чувствовал, что сейчас может подпрыгнуть до потолка, сечь и рубить во все стороны с такой силой, что разнесет весь дворец...
Голова закружилась, он со сладким страхом ощутил избыток нечеловеческой силы. Хотелось заорать что-то вроде: «Ну, кто там супротив?», а когда наглец выступит на двобой, одним взмахом от макушки до развилки...
Он опомнился, заставив себя опустить меч, но пальцы противились, не разжимались, ведь эта радость покинет, останется пустая оболочка, когда стержень этой радости, чудесный меч, скроется в ножнах.
