Остров Колдунов. Часть 1. Шаги Пришествия - Ольга Гордеева
Поздно. То короткое время, за которое он мог бы еще перетянуть чашу весов жизни на свою сторону, утекли вместе с кровью незаконченного заклятия. Глаза его незадачливого спутника закрылись. Тэйн вытащил нож из раны и снова повторил заклинание. Кровь уже не текла, он начал другую фразу урда, может, сердце еще можно заставить биться… Но плоть уже не отзывалась под его руками, и то особое ощущение, которое иллары называли пульсом жизни, скользнуло меж пальцев и рассеялось.
Все было кончено.
Разогнувшись, он увидел Линару, вытаскивающую из воды оглушенного Барта. Тот, кажется, не шевелился. Неужели он убил его с помощью кэн-ли? Лицо Линары было до синевы бледным, до ее сознания добрался весь ужас содеянного. В тусклом свете урд-знака над берегом он разглядел ее полные паники глаза. Сам он не чувствовал ничего, кроме пустоты. Жив ли Барт? Может, еще все-таки жив? И, поглядев в лицо Линары, он понял, что нет.
Тэйн медленно, нарочито медленно, надеясь, что яростная дрожь уляжется, устроил Река на дне лодки, потом выпрыгнул на песок и шагнул к Линаре, мутно соображая, что делает, схватил ее за плечи и сдавил их до хруста. Она даже не вскрикнула, только лицо сделалось совсем обморочным. Он встряхнул ее – голова мотнулась безвольно, как у куклы. Стиснув ее плечи еще сильнее, он встряхнул ее снова. Она пискнула, взгляд обрел осмысленное выражение – на нем отразился панический ужас загнанного животного, не сомневающегося в своей судьбе. Они оба – убийцы. Два иллара-убийцы. Отбросив ее на землю, он вытер руки о полы тхона, вернулся в лодку и сел над Реком, тупо глядя в его окаменевшее лицо…
В себя он пришел от ее же голоса. Она трясла Лигура, развязывая его и пытаясь привести в чувство. Бешенство снова вспыхнуло в нем, желание убить – по-настоящему убить, не случайно, а осознанно прервать ее жизнь, стало настолько сильным, что он снова выбрался на берег, связал ей руки за спиной и бесцеремонно швырнул в лодку, еще не зная, что будет с ней делать дальше. Выведя лодку на середину реки, он наконец разжал губы и прошипел:
– Показывай дорогу к предыдущей стоянке.
– Тогда развяжи меня, я сяду на руль, – сказала она покорно.
– Попытаешься сбежать – убью, – предупредил он. Выражение его лица и голос не вызывали сомнений, что решимости у него хватит.
На обратном пути пришлось подыматься вверх по реке. Ройг, еле живой после всего случившегося, едва выгреб против течения. Линара молчала. Ни разу она не попыталась сбежать, даже тогда, когда они наконец выбрались на берег. Тэйн с легкостью нашел щель между глыбами, в которую Рек спрятал артефакты, вытащил их оттуда и с ненавистью уставился на три сияющих камешка. Выбросить бы их в воду, чтобы никто и никогда даже не помышлял с их помощью устанавливать господство над мирами… А что потом?
Ему было плохо. Многочисленные купания в ледяной воде сделали свое дело – с рассветом лихорадка, малозаметная во время драки и пока он греб, сотрясала его вдвое сильнее прежнего, ломота в костях, вдобавок к синякам и ушибам, сделалась совершенно невыносимой. Он плохо соображал, что делает и что должен сделать. Надо бы похоронить Река, но он лишь сидел, привалившись к камням, и глядел, как Линара, стоявшая напротив, кутается в рваную безрукавку. Другой одежды, кроме рубахи и штанов, на ней не было, но ему не было ее жаль. Он не разрешил ей взять теплую куртку Река. Тупо глядя перед собой, он, с трудом шевеля губами, выдавил приказ взять нож, тот самый, и рыть им яму. Прямо здесь, между тремя большими глыбами. Линара, зыркнув на него с ненавистью, повиновалась.
Он так и остался сидеть, не выпуская меча из рук, когда она жалобно попросила у его разрешения передохнуть. Только кивнул, утопая в волнах жара, лениво следя за тем, чтобы она никуда не улизнула. Она попросила разрешения поесть, из тех припасов, что остались в лодке. Предложила развести костер, но он не разрешил. Пожевав лепешек и сыра, запив все холодной водой из реки, она покорно и молча принялась за работу.
К середине дня яма была готова. Тэйн перенес Река к камням, потом велел Линаре собрать веток, и пока она носила хворост, он, стоя на коленях перед другом, шепотом выговаривал Прощание. Петь, как положено при погребении, у него не было ни сил, ни голоса. Время от времени он замолкал, судорожно пытаясь вспомнить ускользающие из памяти слова. Кому приходилось служить последнюю службу по друзьям? Напутствия перед длинным путем в чертоги Феоллона, наставления перед последующим воплощением и прощание, прощание навсегда. «Что ты сделал за свою короткую жизнь, парень? Так немного… Летая над озером кипящей грязи Лахлайда, душа твоя наберется сил, очистившись от горечи и разочарования, от прежних обид и незалеченных душевных ран. А я пойду дальше. Прости…»
Он молчал, когда Линара закончила носить ветки для костра. Он поджег их знаком Небесного Огня, нарушив правило: погребальный костер можно было зажечь только живым, земным огнем. Разжигать его у Ройга не хватило бы сил, а Линаре он не мог доверить столь важный для него обряд. Привалившись к камням, он долго смотрел на пламя, моргая от слез, и ему казалось, что он сам лежит сейчас там, объятый огнем. На какое-то время он забылся. Открыв глаза, обнаружил, что костер уже почти прогорел. Велев Линаре забросать то, что осталось, землей, он еще раз шепотом повторил Прощание.
Когда она закончила, дневное солнце клонилось к закату. Тэйн, едва волоча ноги, вернулся с ней к лодке, отобрал часть припасов, теплые вещи, оставил ей одну шкуру и велел убираться прочь.
– У тебя же жар, – сказала она встревожено. – Я могла бы…
– Убирайся, – повторил он раздраженно, не глядя на нее.
Она все еще стояла на берегу, рядом с лодкой, когда он втиснул все в самый большой мешок и, закинув его за спину, нетвердой походкой отправился прочь.
Глава 34.
(Сезон Холода, Риаллар, Эргалон)
– Нет, добром это опять не кончится, – ворчал чейн, хмуро следя, как девушки на кухне перетирают посуду. Навести порядок после арраса удалось только утром: весь оставшийся вечер островитяне пытались расследовать отравление. Все действия сводились к хэльду Истина, к которому по очереди отводили запертых в Риан Ал Джаре гостей. За слуг взялись только утром, когда более высокородные гости, многие из которых были возмущены
