Безымянный. Созидающий башню: книга III - Елена Райдос
Наверное, острее других этот ритм ощущают те, кто сам переживает период трансформации, например, от зрелости к старости. Да, непросто принять тот факт, что твоя жизнь уже перевалила через вершину и теперь катится по склону вниз, причём оставшееся тебе время не зависит от ни от твоей осознанности, ни от уровня духовного развития, а лишь от крутизны склона и обтекаемости формы. Те, кто уже успел отрефлексировать сей переход и либо смирился, либо решил игнорировать реалии, несколько теряют чувствительность к происходящему со всем человечеством. Только находящиеся непосредственно в процессе трансформации остро чувствуют приход конца времён, поскольку их личная трагедия резонирует с трагедией всего нашего мира.
Разумеется, приближающийся конец времён вовсе не означает полное исчезновение, аннигиляцию нашего мира, это, скорее, трансформация, изменение формы. Семя, упав во влажную почву, ведь тоже умирает, но его смерть даёт жизнь ростку. Должно быть, семени страшно и обидно умирать ради неясной перспективы трансформироваться в цветок или даже дерево, но им управляет логос, высший смысл существования такого явления, как семя. Однако не в каждой смерти имеется такой зародыш новой жизни, например, лист, упавший с ветки, не рождает дерева, он становится всего лишь пищей для его корней. Печальная участь, не правда ли?
Думаю, что чувства погибающего листа очень сильно отличаются от того, что испытывает семя, порождающее новую жизнь. Перспектива пойти на перегной вряд ли может вызвать что-то, кроме отчаяния и обречённости, в то время, как для семени гибель — это воплощение его предназначения, а потому эта жертва для него является добровольной. К слову сказать, наше сентиментальное мироздание просто обожает добровольные жертвы, а потому превращает их в некий золотой ключик, которым открывается дверца, ведущая к взрывному развитию сознания. Представьте себе разницу между крохотной семечкой и цветущей яблоней, и вы получите некоторое представление о величине скачка, которое способно совершить сознание, добровольно идущее на жертву во имя воплощения божественного логоса.
Каким путём пойдёт человечество? Есть ли у него потенциал, чтобы своей гибелью породить новый, возможно, более совершенный мир, или мы годимся только на то, чтобы стать пищей для обитателей других миров? Если честно, я пока не вижу, что в человеческом сообществе могло бы послужить зародышем новой жизни, но вполне возможно, что этот фактор пока не проявился, поскольку мы ещё не достигли самого края пропасти, хотя разговоры о вознесении и квантовом переходе уже слышны из каждого утюга и никого больше не шокируют. Пророков, вещающих о прекрасном будущем тех людей, кто сподобится вознестись, хоть пруд пруди, однако никто из них отчего-то не упоминает тот неоспоримый факт, что обретение новой сущности требует гибели старой.
Кстати, а скольким из нас этот переход в принципе доступен в силу объективно необходимого уровня развития? Только созревший плод содержит в себе семя, способное стать зародышем новой жизни, а если плод пока не созрел, то у его семян нет никакого шанса прорасти и превратиться в нечто иное, нежели перегной. Созревание невозможно форсировать, оно должно протекать естественным образом, иначе риск печального исхода становится слишком высоким, чтобы его можно было оправдать одним лишь страстным желанием лучшей жизни.
Попробуйте без ненужных амбиций оценить свой собственный уровень, чтобы понять, насколько лично вы готовы к концу времён. Ответьте себе на простой и насущный вопрос: что именно в вас достойно того, чтобы стать зародышем новой прекрасной сущности, а что годится лишь на перегной. Лично для меня зародышем новой жизни является решимость брать на себя ответственность за свою нынешнюю жизнь. С самого раннего детства мы привыкли к тому, что кто-то нас постоянно опекает, решает за нас, как нам лучше жить: родители, учителя, начальники, религиозные догматы, политики и чиновники. Это уже кажется нам естественным, не правда ли? Ну действительно, как можно равняться с умудрёнными опытом и интеллектом правителями и тем более с добрым и мудрым боженькой? Гордыня ведь самый страшный грех.
Мы уже дожились до того, что какие-то оборзевшие чинуши диктуют нам, что мы должны делать с собственным телом, словно это тело нам и не принадлежит вовсе. А мы, вместо того, чтобы послать их куда подальше, покорно сидим по домам, носим на лице намордник, а потом встаём в очередь на укол каким-то стрёмным шмурдяком. В данном случае я не собираюсь обсуждать эффективность и безопасность шмурдяка, я говорю о нашем нежелании и неспособности брать на себя ответственность даже за собственное тело, мы тупо подчиняемся тем, кто присвоил себе право нами командовать. Впрочем, многие из нас отдали это право вполне добровольно, поставив галочку в бюллетене для голосования, так что сетовать немного поздновато.
Да, я искренне полагаю, что способность отвечать за свою жизнь — это признак зрелости. Детям это ни к чему, они без взрослых не выживут, так что их желание переложить ответственность за себя на плечи кого-нибудь постарше и поумнее вполне оправдано. Но в жизни любого человека рано или поздно наступает время, когда нужно отпустить руку ведущего и сделать самостоятельный шаг в неизвестность. Без этого шага взросления не наступит, и мы до конца жизни так и будем искать, на кого бы опереться. Боюсь, для тех, кто без привычных костылей не мыслит себе существования, конец времён станет жизненной трагедией, потому что их ждёт участь осеннего листка.
Эпилог
Тренировки были жёсткими, а наставник Алика не признавал никаких компромиссов и добивался от своего ученика идеального исполнения задания до тех пор, пока тот ещё мог стоять на ногах. Впрочем, даже когда парень падал без сил, это вовсе не означало, что урок закончен, просто свидетельствовало о том, что нужен небольшой перерыв. Мартин не любил наблюдать за мучениями приятеля, его участие в подготовке своего телохранителя ограничивалось сочувственными беседами, да исцелением полученных им шишек и порезов. При этом сам Алик воспринимал эту живодёрскую дрессуру со стоицизмом и даже воодушевлением. Он откровенно восхищался своим наставником и готов был терпеть от него любые издевательства.
— Может быть, на сегодня хватит? — Мартин заискивающе посмотрел в глаза неугомонному бойцу, с остервенением лупившему кулаками по деревянной стойке, обмотанной кожей.
— Ща, только грохну эту палку, и пойдём обедать, — пропыхтел
