Юрий Никитин - Изгой
— Мы настолько сильны, что даже скрываем свою силу. Но полагаю, сейчас пора поделиться друг с другом своей мощью. Не секрет, что каждый из нас имеет какие-то безделушки, что накапливают магию. Мы мало обращали внимания на все эти скатерти-самобранки да сапоги-скороходы, ибо движением пальца делали больше и лучше, но теперь...
Беркут с досадой стукнул кулаком по колену:
— Я дурак! Мне сколько попадалось таких вещичек! Посмотришь с любопытством: как это, мол, эта накапливает, а остальные нет, и отбрасываешь. Эх, если бы тот ум, что у нас сзади, да вперед...
— Так у тебя ничего нет? — удивилась Хакама;
Беркут буркнул:
— Есть одно колечко... Вот оно. Безделица. Если в сон клонит, стоит потереть — сразу как огурчик. Ходишь вприпрыжку. Но уже наполовину потускнело. Значит, еще пару раз попользую, и станет обычным кольцом. Так что берегу.
— И это всё? — спросила Хакама настойчиво.
— Всё, — ответил Беркут сердито.
Колдуны украдкой переглядывались. Врет Беркут, врет. Это Богоборец чистосердечно выложил все свои тайны, даже день и час рождения назвал, но никто из них не скажет, что у них есть. Даже тот, у кого ничего нет, сделает вид, что есть нечто огромное и ужасное, но просто бережет для нужного случая. Когда боятся — тогда уважают. Со слабыми не считаются ни звери, ни люди, ни колдуны.
Хакама оглядела их лица, складка на лбу стала глубже.
— Ладно, — сказала она тверже, — никто не выложит своё самое важное. Это понятно. Но когда придет решающий миг, я хочу, чтобы никто из вас не заколебался использовать всю ту мощь, что у вас есть!
Холод сгустился, чародеи ёжились, словно в шатер ворвался еще и холодный зимний ветер, что внезапно и страшно пронизал до мозга костей незащищенные тела.
Они помнили свою первую битву с Богоборцем.
Со стороны главных городских ворот раздались крики. Олег видел, как Скиф с мечом в руке ринулся между домов. Следом побежали воины, но кричали не свирепо, а скорее восторженно.
Он влез на стену, с той стороны ворот сотен пять гелонов отражали нападение легкой конницы агафирсов. Отбивались умело, выставляя копья, сшибая с седел, а, тем временем ворота распахнули, на помощь высыпала толпа горожан.
Скиф заорал предостерегающе, меч в его руке заблистал как молния, когда он врубился в гущу агафирсов. Среди подошедшего войска выделялся статный воин в доспехах гелона...
— Турч, — вырвалось у Олега, — цел... Говорят же, что так просто герои не пропадают...
А Турч и Скиф, двое самых умелых, плечом к плечу прикрывали отступление потрепанного войска ополченцев. Со стен на агафирсов летели камни, по всадникам часто и прицельно били из луков.
Плечом к плечу они оба и отступили за ворота. Там с боков набежали, разом навалились на створки, сдерживая напор агафирсов, заложили в петли целое бревно.
Олег, не помня себя, сбежал со стены, обнял Турча:
— Как?.. Как ты уцелел?
Турч, сильно похудевший, измученный, сдавил Олега так, что у того вырвался стон.
— Не только я, не только!.. Семьсот человек удалось собрать из уцелевших. Мы сперва побили несколько отрядов, что искали продовольствие, разграбили и сожгли обозы, а потом решили пробиваться к городу. К счастью, у них что-то там случилось ночью, иначе нам так легко не удалось бы к воротам...
Скиф вмешался, толкнул Турча:
— Иди в мои покои. Помойся, отдохни. Тебя шатает, как тростник на ветру! Ты сумел спасти людей, не бросил их, у меня не будет лучше военачальника. Иди, а я пока за тебя здесь пораспоряжаюсь...
Турч скупо улыбнулся.
Только к полудню Агафирс вывел из лагеря войска. На городской стене тут же под руководством Турча и Скифа приготовились сбрасывать камни и бревна на лестницы, лить кипящую смолу на осаждающих. Всадники долго группировались, выстраивались, к ним то и дело подъезжали военачальники, что-то объясняли.
Олег поднялся на стену еще раньше Турча, отсюда хорошо видно луки в руках всадников. Пока не заметно людей с лестницами... Прискакал еще один, могучего сложения воин, доспехи горят как жар, конь настоящий зверь. Когда всадник повернулся к городу и начал что-то объяснять всадникам, Олег вздрогнул, а в груди болезнен-но дернулась жилка. Агафирс, сильный и яростный воитель, старший сын Миш... старше Гелона и Скифа на полчаса, которому всю жизнь приходится доказывать, что он чего-то стоит, что он не хуже братьев!
Мелькнула мысль, что его рукой водили боги, когда не дали убить в ту страшную ночь Агафирса. Он всё-таки сын Колоксая... Это со стороны он — яростный и свирепый воин, а внутри испуганный ребенок, который все еще доказывает всему миру, что он умеет руководить сам, управлять страной сам. Если он докажет... если ему не надо будет этого доказывать больше, то возможно, есть какой-то путь примирения?
Солнце играло на дорогих доспехах, блестело на конской сбруе. Олег всмотрелся в красноречивые жесты, которыми Агафирс сопровождал свои объяснения, и как будто услышал его слова:
— У нас есть чем ответить! Слишком близко мой брат ставил к городской стене дома и домишки!.. Сейчас он поймет, в чем его ошибка. Действуйте!
По мановению его руки к городским стенам поскакали сотни всадников с натянутыми луками. Рядом с каждым нёсся еще один, держа наготове горящий факел. Подскакав поближе, всадники останавливались, стрелок накладывал на тетиву стрелу с намотанной на бронзовый наконечник паклей, второй с факелом тут же поджигал стрелок торопливо спускал с тетивы, пока горящие капли не упадут на одежду или тетиву.
Сотни дымящихся стрел взвились в воздух. Словно широкий огненный мост, возводимый невидимыми колдунами, возник на земле и пошел быстро расти по крутой и широкой дуге в направлении к крепости. Искры падали и на землю, на стену, а затем дальний конец моста исчез за крепостной стеной.
Стрелки быстро накладывали новые стрелы, факельщики поджигали паклю, и снова и снова горящие стрелы летели через городскую стену.
Страх стиснул сердце Олега холодной безжалостной лапой. Крыши домов усеяли огненные пчелы. Кое-где расцветали страшные огненные цветы, красные лепестки поднимаются вверх, но люди уже на крышах с ведрами воды наготове, спешно заливают, другие поднимают снизу на веревках полные ведра, а третьи торопливо зачерпывают в колодезях. Самые сметливые, намочив тряпки, быстро и ловко прихлопывали пламя.
И всё-таки то в одном месте, то в другом раздавались крики, туда устремлялись мужики с баграми, растаскивали горящие сараи, мастерские, торговые лавки. От жары слезились глаза, вспыхивали волосы.
Стрелы долетали даже до стен старого города, там загорелся дом Окоема. Прибежали, сообщили, но верховный жрец, чьи люди и младшие жрецы гасили пожары вблизи городской стены, лишь посмотрел хмуро в сторону своего дома, скрипнул зубами, сказал с яростью:
