Танец света - Ная Брайс
Открыв первую дверь, Никербокер грубо толкнула меня вперед.
– Прекрасное начало дня, – сквозь зубы процедила я, когда перед носом закрылась металлическая створка.
– Посидишь здесь денек, мелкая дрянь. Может, этот метод воспитания наконец-то собьет с тебя спесь!
Когда Никербокер скрылась, унося с собой единственный источник света, и подземелье погрузилось в темноту, я расслабилась.
Все дети боятся темноты?
Я бы ответила – нет. Мы до безумия боимся тех, кто прячется в ней и своим дыханием опаляет нам затылок. Поджав ноги и обняв колени руками, я уставилась в одну точку, а звуки капель уже играли какую-то совсем дикую, завораживающую мелодию. Тьма зашевелилась, затряслась, словно сама боялась того, кто в ней находился.
Я протерла глаза, убеждая себя в том, что это мне лишь почудилось. Нет здесь никого – только я и сквозняк, гуляющий по коридорам.
– Здесь никого нет… нет… – не отрывая подбородка от острых коленок и раскачиваясь из стороны в сторону, повторяла я. – Только я, ветерок и мыши.
Но я уже знала, что это не так. Непонятно каким образом, я всегда ощущала, где находится Безликий. Мерзкая связь, которая брала начало еще с самого детства и не давала покоя. Скрываясь в тени, он смотрел на меня, и я готова была поклясться, что ему нравилось то, что он видит.
– Зачем ты пришел?
Вопрос остался без ответа, лишь шелест плаща подтвердил мою догадку – он здесь.
– Наверное, у тебя своего рода мания – любоваться чужой болью. В этом весь ты, не так ли?
К глазам начали подступать слезы, и по телу пошла мелкая дрожь. От страха, от обиды за то, что Безликий никак не оставит меня в покое, упивается страданиями, заставляет делать то, что противоречит моей сути.
– Я тебя ненавижу и каждого, кто похож на тебя! В твоем сердце нет жизни, лишь Тьма, которая отравляет своим существованием каждую клетку!
Его молчание усиливало поток горячих слез, и я сжалась, закрыв голову руками.
– Уходи, пожалуйста… Уйди из нашей жизни, оставь нас в покое… – как заведенная повторяла я, стуча зубами.
Внезапный звонкий лязг металлической затворки возвестил о том, что дверь была открыта.
– Иногда ты забываешься, думая, что умеешь читать души. Ты ничего не знаешь о таких, как мы.
Он был прав, я не знала и не хотела знать.
– Ты уверена, что это – хорошая идея, Тень?
Катарина уже несколько минут таращилась в большую книгу, заломив бровь. Я волновалась, никогда раньше нам не приходилось отмечать свой день рождения. Мне было страшно запоминать этот день, тот самый, который приближал меня к смерти, тот самый, в который я оказалась в Обители. Но сегодня я проснулась с ощущением, что с меня хватит. Мне шестнадцать, и я хочу праздник для себя и своих сестер.
– Не ной, как-нибудь испечем! – усмехнулась я, выудив из рук сестры увесистый фолиант, и сдула с него тонкий слой пыли. На картинке был изображен высокий торт с красными цветами из воздушного крема. В животе неприятно заныло, и я с глухим хлопком закрыла книгу. – Уверена, что в столовой найдутся и мука с яйцами, и даже сахар!
Катарина прыснула со смеху.
– Конечно, наставницы ведь не пьют чай без сахара, – писклявой интонацией пародировала она Никербокер.
В полночь мы, воровато оглядываясь, пробрались в столовую и осторожно прикрыли за собой дверь. Разбудим наставниц – и нам конец, но внутри разрастался невиданный азарт.
– Если кто-то зайдет, я его вырублю, – серьезно сказала Кин, а по лицу Оливии прошла судорога.
– В Обители Деасы, – нахмурилась Катарина. – Они не уехали вчера.
– Наверное, решили поотравлять нам жизнь своим присутствием еще денек, – пробубнила я, подходя к шкафу и открывая скрипучие дверцы. – Для коржа все есть!
– А крем взобьет Кин – с ее ручищами орудовать венчиком не будет проблемой, – съерничала Алия, но Кин не обиделась и довольно фыркнула.
Пока мы занимались приготовлениями, тихо перешептываясь и досконально вчитываясь в рецептурник, София сидела на подоконнике и болтала ногами. За окном светила желтая луна, спрятавшаяся в пепельном мареве. Подойдя к Софии, я приобняла ее за плечи, но сестра даже не повернула голову в мою сторону, лишь продолжила разглядывать ветхие деревья, укутанные в облака пепла. Ровно шестнадцать лет назад меня, Софию и Оливию принесли в Обитель и оставили здесь навсегда.
– Не рада нашей затее? – с теплотой спросила я, проследив за взглядом Софии.
Мороз прошел по коже, когда я увидела Безликого. Он стоял внизу, по щиколотку утопая в усыпавшем территорию Обители пепле и скрывая лицо под капюшоном.
– Слезай, Софи, идем, поможешь Кин со взбиванием крема, – побелевшими губами проговорила я, стягивая сестру с подоконника. Но едва ноги Софии коснулись пола, она пошатнулась и схватилась за стену. Только сейчас, в свете свечей я заметила ее болезненный вид: залегшие под глазами тени, заострившиеся черты лица, побелевшие губы.
Безликий появился внезапно, словно сам воздух в помещении соткал его образ. Он вышел из пространства, чеканя каждый шаг, и замер в метре от нас. Мы так и остались стоять: Катарина с измазанными в тесте губами, Кин с металлической чашей, полной взбитого крема, Алия с прижатым к груди фолиантом с рецептами и Оливия, раскатывающая деревянной скалкой тонкий корж. Опомнившись, я судорожно поклонилась – судя по шуму платьев, сестры последовали моему примеру.
– София, тебя ждет проверка, – сухо сказал Безликий и протянул руку в перчатке.
Я подавила рыдания, уже рвущиеся из груди, и впервые жизни попросила об одолжении: тогда я верила, что это возможно.
– Пожалуйста, оставьте ее с нами. Сегодня у нас день рождения, мы хотели приготовить праздничный торт, побыть вместе. После прошлой проверки Софи было очень плохо, она сутки пролежала без сознания. Она больна, проверка сделает только хуже! – Сделав шажок вперед, я остановилась перед Безликим. – Прошу, один раз, небольшая отсрочка…
Но он только поднял руку, призывая замолчать.
– Это невозможно.
София лежала на узкой кровати. Ее грудь судорожно вздымалась, а на лбу выступили капельки пота. Безликий сидел рядом, осторожно перебирая ее тонкие пальцы.
– До сих пор не пришла в себя? – голос, раздавшийся за спиной, не заставил его вздрогнуть, он и так прекрасно знал, кто посетил его комнату.
– Нет.
Айл прошел к дубовому столу и в
