Графиня фон Мален - Борис Вячеславович Конофальский
– Все слава богу, – отвечал капитан-кавалерист. – На заре тронулись в дорогу, все было хорошо. Часть должна уже подойти, а телеги будут к вечеру.
– Что говорят офицеры о настроениях солдат?
– Да ничего, – отвечал капитан. – Кажется, ничего особенного не говорили.
– Что ж, хорошо, буду ждать. А что у вас с людьми?
– С учетом выбывших четыреста двадцать восемь человек, – рапортовал капитан. – А еще по дороге до Эшбахта присоединятся люди. Может, и четыреста пятьдесят человек наберется. Люди все довольные.
– А сами люди-то хороши, лошади не больны ли? – интересовался кавалер, еще не понимая, куда клонит капитан.
Фон Реддернауф пожимал плечами.
– Есть и хорошие, есть и похуже. Только вот у меня теперь еще один капитан из набранных появился. Местный, из Ланна, говорит, что с вами знаком.
– Со мной знаком? И что? А, так вы капитан и он капитан… Получается, что вы ему не указ? Вас теперь вроде как в полковники следует произвести? – догадался тут Волков.
– В моем отряде достаточно человек, – продолжал фон Реддернауф все так же вкрадчиво, – по меркам кавалерийским то уже полк.
Это так. Пятью сотнями кавалеристов командовать полагается полковнику. Но уж больно немалое содержание у полковника, да еще и на долю в трофеях он претендует совсем не на ту, что капитан. Ко всему прочему, не всеми порядками доволен был Волков в эскадронах фон Реддернауфа, уж больно много позволял фон Реддернауф своим людям.
– В терциях, где служил капитан Роха, есть такое звание «старший», это заместитель полковника, – заметил генерал.
– Звание «майор» мне известно, – кивнул фон Реддернауф.
– И содержание он получает такое, которое как раз находится посередине между содержанием капитана и полковника.
– Меня и чин, и содержание майора вполне устроят, – сразу согласился кавалерист.
«И слава богу». Волков сейчас готов раздавать и звания, и деньги, и посулы. Ему было очень важно, чтобы офицеры оставались им довольны, чтобы были на его стороне, ведь солдаты на его стороне точно не окажутся. Большинству солдат не хочется идти воевать в кантоны: уж больно горцы страшны, больно свирепы и жестоки.
Генерал с новоиспеченным майором продолжили смотреть набранных кавалеристов. А после обеда появилась и следующая часть обоза. И с удивлением Волков узнал, что впереди, обогнав солдат и ландскнехтов, не говоря уже о телегах и пушках, шли правильной колонной пленные мужики, бабы и дети. А во главе их на хорошем жеребце ехал сам капитан Арчибальдус Рене.
– И что, – удивлялся Волков, – не падали они от усталости? Не просили пощады, не говорили, что больше не могут?
– Всякое было, – отвечал родственник, слезая с жеребца, – но начальник обоза полковник Брюнхвальд сказал, что не допустит отставания. Потому поблажки я им не давал. А когда один мужик сел на землю и заявил, что больше идти не может, что у него в брюхе что-то там болит, так я его велел повесить, чтобы другие видели и то было им для острастки. Первые дни людишкам тяжело пришлось, а сейчас ничего, расходились, ведь налегке идут, ни брони у них, ни железа. Шагай да шагай. В общем, с тех пор идут бодро. Правда, помирают немного.
– Немного? – Волков хотел знать подробности.
Капитан бодро отчитывался, словно заранее доклад готовил:
– Один мужик немолодой, две бабы хворые, одна из них тоже немолода, да два хворых чада. Ах да, еще один сбежал, кавалеристы его сыскали, так подлец прыгнул в реку, скрылся или утоп, нам неизвестно, не нашли его.
– А монах где? – спрашивал Волков, оглядывая людей, что усаживались вдоль обочины дороги.
На вид люди хоть и грязны, хоть и усталы, но кажутся вполне упитанными.
– Обычно в конце колонны с последними шел, – отвечал капитан, – да вон и он.
А монах уже подходил к генералу, кланяясь и улыбаясь, и Волков был рад его видеть.
– Ну, как ты, брат монах?
– Что со мной будет? Как вы, господин? Как болезнь ваша в груди? Не докучает?
– Помогло твое зелье поначалу, а после хворь долечил один искусный лекарь.
– Искусный лекарь? – удивился брат Ипполит и потом, поняв, о ком идет речь, добавил: – Ах вот как!
А Волкову разговоров было уже достаточно, и он сказал:
– Друзья мои, обещал я архиепископу сто душ мужиков.
– Сие очень щедро, – заметил капитан Рене.
Волков так скривился, что и Рене, и монах поняли, что обещание это кавалер дал не с радостью, и продолжил:
– Отберите сто мужиков для его высокопреосвященства, отберите самых старых и квелых, коли у них будут семьи, так не разлучайте, пусть бабы их и дети с ними идут. В общем, сто душ мужиков и баб с детьми, общим числом чтобы всех было не больше двух сотен. По именам перепишите и отведите на центральную площадь, туда, где стоит кафедрал архиепископа, там и его дворец рядом. Канцлеру курфюрста их по описи сдайте.
– А с остальными что делать? Дальше гнать? – спросил Рене. – Или остальных ждать будем?
– Нет, раз они так хорошо ходят, так пусть вперед идут, им еще до зимы нужно дома в Эшбахте построить, скотину закупить, землю поделить и поля распахать в зиму. Времени немного. Ведите их, господа. Сегодня переночуйте тут, покормите людей как следует и завтра на заре выходите, взяв с собой обоз и провиант. Дальше сами пойдете, полки тут пока останутся на пополнение.
– Будет исполнено, господин генерал, – отвечал капитан Рене.
– Хворых нет, дойдем быстро, – пообещал брат Ипполит.
Карл Брюнхвальд пришел со своим полком следом за пленными и ничего нового генералу не сообщил: дошли, слава богу, больных столько-то, померших столько-то, дезертир был всего один, так повесили его. Серебро цело, едет перед полком Эберста. Генерал и его первый помощник, немного посовещавшись, решили встать лагерем у города на несколько дней, чтобы разобраться с пополнением.
Часть пополнения, та, что взяли в Нойнсбурге, уже была в войске, уже была распределена, но большая, главная часть новобранцев была набрана в Ланне. Теперь их требовалось распределить по ротам и полкам. Послали людей за сержантами, что нанимали солдат в Ланне, и ближе к вечеру те стали приводить в лагерь набранных солдат.
А пока их ждали, пожаловал Роха со своими стрелками, приехал усталый и похудевший Максимилиан. Видно, ответственное задание давалось молодому человеку нелегко. Он был чумаз, словно не умывался и от ящиков с серебром не отходил сутками напролет.
– Спал мало, – отвечал
