Виктория Угрюмова - Белый Паяц
Волков было втрое больше, они расположились на холмах и сразу отрезали Оленям все выходы из долины, а значит, и пути к отступлению. Затем последовала мощная атака тагастийских корифоров, выкосившая добрую треть и без того небольшого войска Тилли. Храбрый герцог слишком поздно понял, что по собственному неразумию завел своих воинов в западню, что правы были его военачальники, молившие изменить самоубийственный план, – а он их и слышать не хотел; и помчался в безнадежную атаку вверх по склону. За ним бежали верные дружинники, скользя по влажной траве, спотыкаясь, падая и скатываясь вниз. На вершине холма их молча ожидали закованные в броню шеренги аэттских копейщиков, грозя острыми стальными жалами из-за стены высоких щитов.
Конница была тем более беспомощна в этой ситуации, и лорд Скарвик принял единственно верное в данной ситуации решение – прорываться сквозь заслон тяжелой пехоты Волков на открытое пространство, где его рыцари могли бы развернуться в полную силу. Но упущенное время всегда мстит тем, кто его не сберег. Кони на всем скаку напарывались на выставленные копья вражеских пехотинцев, сам проход между холмами был чересчур узким, чтобы нанести ощутимый удар противнику и пробить брешь в его обороне, а сверху, не прекращаясь ни на минуту, лил смертоносный дождь свистящих стрел.
– Не то обидно, что умирать, – обидно умереть бездарно, – признался как-то Селестре отец.
Он сражался до последнего, не желая сдаваться или отступать, – гордый, отважный человек, восставший против очевидности и неизбежности. И солдаты Далени набрасывались на него со всех сторон, как обезумевшие волки – на одинокого, старого, величественного оленя, пока не свалили его вместе с конем на землю и он не был погребен под серой массой их тел.
Когда известие о гибели лорда Уго Скарвика достигло его замка, Селестра не стала ждать появления карательных отрядов Волков, а собрала нехитрый скарб, раздала наличные деньги плачущим слугам, поцеловала свою старую одноногую няньку Элмера и отправилась искать счастья – в Охриду.
Первое время леди Скарвик пришлось нелегко.
Найти работу ей никак не удавалось. Она не настолько владела мастерством швеи или вышивальщицы, чтобы получить пристойное место у столичных портных; глядя на ее маленькие белые ручки, сразу выдающие аристократическое происхождение, ей отказывали хозяева кабачков и трактиров, когда она приходила наниматься в служанки. Для горничной она была слишком хороша и горда, и перед ней захлопывали двери ревнивые матроны. А когда она пыталась предложить кому-нибудь услуги телохранителя, ее просто не воспринимали всерьез. Маленькая, хрупкая, изящная, она была создана, чтобы носить украшения и роскошные платья, музицировать, танцевать и радовать глаз вельможного супруга – не менее, но и не более того.
Желающих предложить ей отношения вполне определенного свойства хватало. Красивую и совсем юную девушку, путешествующую без сопровождающих, принимали за девицу легкого поведения, и ей пришлось несколько раз вытаскивать из ножен славный меч своих предков по поводу, который не делал чести старому и благородному клинку. Во время одного из таких неожиданных поединков ее и заприметил Гадрумет. Обидчиков Селестры он разбросал, как щенков, поразив ее воображение и силой, и мастерством. А затем предложил девушке помощь и покровительство братства Вольных Клинков. Заодно обещал продолжить ее обучение и в скором времени сделать из нее незаурядного бойца.
Если поначалу леди Скарвик и заподозрила в Гадрумете обычный мужской интерес, то вскоре вынуждена была признать, что ошиблась. Он вел себя с церемонной учтивостью, опекал ее так, как пожилой дядюшка опекал бы любимую племянницу, и всячески подчеркивал, что между ними сохраняется некая дистанция. Вероятно, его безразличие слегка задело молодую красавицу, но по зрелом размышлении она обрадовалась этому обстоятельству. В поклонниках у нее недостатка не было, а вот друзей не хватало, особенно в чужой столице.
Поддержка знаменитого ратагерина многое значила для новичка, особенно – женщины, ибо женщин-наемниц в братстве насчитывалось не так уж и много. С его легкой руки она быстро нашла себе работу и подписала свой первый контракт, на недолгий срок и за скромную плату, но это дало ей возможность снять небольшую уютную комнату в приличном доме и отправить денежное содержание верным слугам в Аэтте. Они были самыми близкими ей людьми, и она постоянно пеклась об их благополучии. А приближенным опального лорда приходилось несладко.
Наниматель остался ею доволен, и второй контракт последовал за первым почти без промедления, а там – понеслось. В свободное время Селестра упорно тренировалась, когда с другими наемниками, а если везло, то и с Гадруметом, и вскоре стяжала славу опытного и искусного бойца. В братстве ее прозвали Гатор Трехликая, и ей это прозвище нравилось.
Через два года она заслужила серебряный наруч и возможность более придирчиво выбирать работу; еще через год выписала в Оганна-Ванк совсем уже седого Элмера и купила небольшой, но уютный домик в переулке Трех Дубов, куда так любила возвращаться из дальних поездок – уставшая, но счастливая оттого, что ее кто-то ждет. А в день своего двадцатидвухлетия, то есть через пять лет после гибели отца, она блестяще провела свой сотый поединок с известным наемником по кличке Торитой и получила звание Золотого монгадоя – о ее умении ездить верхом в братстве понемногу начали слагать легенды.
В то время как ее сверстницы засматривались на миловидных соседских парней и мечтали о пышной свадьбе, Селестра либо сражалась, либо изнуряла себя тренировками до седьмого пота, чтобы не погибнуть в следующем сражении. Она слишком много пережила, слишком часто видела, как страшно умирают свои и чужие, чтобы по-прежнему верить в чудеса. Ей не нравились рыцарские романы, романтические истории и трогательные баллады о красивой и вечной любви. Разумеется, она совершенно не верила ни в любовь с первого взгляда, ни в прекрасного принца, которого обязательно должна встретить каждая добрая и милая девушка.
Вера в сказки не помогала, как не помогали и молитвы. Она больше не обращалась к Пантократору с докучливыми просьбами – еще с той далекой поры, когда не смогла умолить его пощадить и уберечь отца.
Время от времени Селестра влюблялась – молодой темперамент давал о себе знать, но все ее увлечения были быстротечными и оставляли сердце холодным. Ни разу оно не забилось быстрее, ни разу не замерло при виде другого человека, ни разу ей не захотелось беспричинно плакать или смеяться без всякого повода. Элмер твердил, что ей пора бросать опасное ремесло наемника, выходить замуж и рожать детей, но Селестра Скарвик не могла себе представить, что будет каждое утро, год за годом, просыпаться в постели рядом с одним и тем же мужчиной и засыпать рядом с ним. Ей претила сама мысль о том, что он сможет вмешиваться в ее жизнь и что с ним придется считаться.
