Юрий Никитин - Семеро Тайных
— Ты в самом деле чародей?
— А ты надеялась, что мы не успеем до захода солнца?
— Ты угадал, проклятый...
Голос ее был тонок, тонул в реве вихря, Олег сделал вид, что не слышит, напряженно всматривался, а когда зеленые пятна сменились оранжевыми, повел вихрь вниз, весь собранный как перед прыжком с моста в холодную воду. Незримые руки щипали за волосы, затем рев затих, а еще через мгновение их пятки ударились в рыхлый песок.
Зимородок от неожиданности присела, но мощная рука человека, оказавшегося чародеем, не дала позорно завалиться на спину, бессовестно задирая юбку на потеху множества молодых и немолодых мужчин.
Воины, опомнившись от неожиданности, подскочили с двух сторон. Олег ощутил сильные, но дрожащие руки, с облегчением повис, почти теряя сознание от нечеловеческой слабости. Зимородок хлопала глазами, ошеломленная внезапным и быстрым перемещением из сурового мрачного леса в мир раскаленного песка, раскаленного синего неба, горячего, как из печи, воздуха.
Колоксай уже лежал на ложе, что вынесли для него на свежий воздух. Возле изголовья немолодые воины, гремя железом, шуршали приглушенными голосами. Воевода держал героя за руку, а Миш уже исчезла, словно знала о прибытии Зимородка. Колоксай был настолько желт, нос заострился, глаза ввалились во-внутрь черепа, сухая кожа обтянула череп настолько туго, что Олег с дрожью представил себе, какими будут кости этого человека...
Зимородок вскрикнула. Олег не успел сжать пальцы, как она выдернула руку. Все видели, как золотоволосая девушка подбежала к ложу, колени ее подломились, она рухнула на колени, головка ее нежно опустилась на грудь героя, все еще широкую и могучую, хотя кости угрожали прорвать кожу и истончившиеся мышцы.
Все ждали, не решаясь сказать слово или сделать движение. Зимородок с усилием приподняла голову, руки ее все еще обхватывали грудь Колоксая.
— Это не яд, — проговорила она, щеки ее покрыл смертельный холод, но в глазах была решимость. — Я все еще надеялась... Но это в самом деле вода из мира мертвых!
— Но как...
— Она где-то могла пробиться на поверхность. Или кто-то знал, где копать. Быстрее принесите березовой коры... лучше со столетней березы, лист папоротника и ветку омелы!
Старенький лекарь пугливо потрогал Олега за локоть:
— Мне чуется, что мы не успеваем... А солнце почему-то двигается к закату быстрее, чем обычно.
Слышно было, как заскрипели сотни доспехов. Воеводы, бояре и дружинники поворачивались посмотреть на заходящее солнце. Оно уже почти коснулось темного края земли.
Зимородок бросила быстро:
— Ты прав, мудрый. Солнце вливает в него силы, потому он жив... Но когда эти лучи прервутся, длинные руки мира мертвых... Но мы успеем.
Воевода за их спинами прорычал:
— Черт... мы должны успеть!.. Такой воин, такой воин!.. А кулаки, а плечи...
Глава 41
Воины с криками бежали обратно, одни несли пучки свежесодранной бересты, как хорошо, что березы растут по всему белому свету, другие прижимали к груди листья папоротника, Олег успел смутно подивиться, где нашли в пустыне, а двое, с поцарапанными лицами, примчались и бросили к ногам Зимородка ветки омелы.
Всадники носились взад-вперед на конях, воздух трещал от топота, крика, всполошенных воплей. Омелы натаскали едва ли не целый воз, а бересту таскали пока с молодых берез, столетней пока не отыскали.
Вода в котле вскипела, но Зимородок велела толочь листья и веточки в ступке. Губы Колоксая двигались, Зимородок опустилась возле него на колени. Олег напряг слух, с пересохших губ Колоксая сорвалось:
— Все равно... все равно... я люблю...
Зимородок счастливо улыбнулась, ее тонкие пальцы гладили его безжизненную ладонь:
— Потерпи еще чуть... Сейчас ты будешь здоров и силен, как прежде.
Его губы двигались, кадык дергался. После паузы он прохрипел:
— Все равно люблю... и буду вечно любить тебя, Миш...
Зимородок отшатнулась, словно ей плюнули в глаза. Брови ее сомкнулись, она остановившимся взором смотрела в бледное лицо. Воины замерли, чуя неладное. Олег сжался, предчувствие беды стало таким неминучим, что едва не вскрикнул, а под левым ребром возникла тупая боль.
Он положил ей на плечо руку, и Зимородок поднялась, двигаясь как кукла, которую ведут чужие руки. Олег в самом деле отвел к воинам, что толкли смесь, в ступке чавкало, выбрызгивала зеленая слизь. Краем глаза он все время видел огромный красный диск, что наполовину погрузился за темный край, багровые лучи еще питают жизнь Колоксая, но солнце опускается так же быстро, как яичный желток сползает по горячей сковороде...
Ей подали приготовленный кубок. Она быстрыми движениями переложила слизь в кубок, ее пальцы ловко сняли с шеи крохотную серебряную баклажку. Олег часто дышал, молча указал на заходящее солнце.
Баклажка была полна, воины затаив дыхание смотрели, как выплеснулась струйка удивительно чистой воды, в сумерках возникло чистое ровное свечение. Когда струйка ударила в кубок, оттуда вырвался клуб дыма. Блеснул огонь, все потрясенно увидели, как кубок заполнился красным, как кровь, зельем.
Красный край солнца опускался стремительно. Зимородок направилась к ложу. Ее глаза не отрывались от распластанного беспомощного мужа. Олег шел рядом, в груди был такой страх, что он, неожиданно для самого себя, напомнил:
— Если он умрет, то умрешь и ты...
От нее пошла такая ледяная волна презрения, что он съежился и втянул голову в плечи, чувствуя себя полнейшим ничтожеством. А Зимородок сказала чистым ясным голосом:
— Колоксай!.. Колоксай, узри меня!
Тяжелые веки, красные и распухшие, приподнялись с таким усилием, словно герой голыми руками поднимал решетку на городских воротах. Олег вздрогнул, ибо глаза были красные, обезумевшие от боли, незрячие. Синий безгубый рот дернулся, из почерневшего рта выползло медленное, как улитка:
— Миш, я все равно люблю...
Зимородок споткнулась. Олег, который смотрел на Колоксая, не успел на крохотный миг, рука метнулась перехватить кубок, но Зимородок резко дернула его книзу, разжала пальцы. Из падающего кубка выплеснулась широкая струя, мигом вошла в горячий песок, а пустой кубок подкатился к ложу Колоксая и там замер.
Олег вскрикнул:
— Ты... ты это нарочно!
Она молча указала глазами на виднокрай. Красный горбик медленно шел вниз, оставался лишь самый краешек.
В великой печали Олег присел рядом с Колоксаем на ложе, опустил ладонь на раскаленный, как болванка на огне, лоб. Из черного, как уголь, рта рвались хрипы, желтое лицо дергалось, кровь текла изо рта и стекала на грудь. С другой стороны встал воевода, собственноручно, никому не доверяя, вытирал куском чистого холста ему рот. Олег чувствовал, как холодеет тело богатыря.
