Сумрачный лес - Каролина Роннефельдт
– Все в порядке, – выдохнул он и с довольным видом стряхнул с лица тонкие отростки корней, щекотавшие ему нос.
Гортензия хмуро наблюдала за ним. Сейчас-то все в порядке, а что будет, когда он приблизится к потолку?
– Что думаете, Одилий? Справитесь? – обратилась она к старому Пфифферу, который уже давно молчал.
Гортензия решила, что чары, остановившие старика в темном туннеле, еще не выпустили его из своей хватки. Если бы она не провела с ним столько времени, то сейчас подумала бы, что Одилий испуган и не понимает, где находится. С чем же он столкнулся там, внизу, прежде чем она за ним вернулась?
Он отстал и все не шел, когда они с Карлманом и Звентибольдом уже миновали торчащий из стены корень, и не отвечал на зов. В конце концов Гортензия решила, что повернет назад и отыщет его, потому что уйти Пфифферу было некуда. Конечно, непросто было отворачиваться от проблеска света и возвращаться в темноту, но она думала о том, что старик может быть ранен или захвачен злыми силами, которые, вероятно, сопровождали их с тех пор, как на тропе у живой изгороди вспыхнул призрачный свет.
И Гортензия вернулась, дошла до туннеля, где в последний раз видела Одилия, и, когда ее глаза привыкли к темноте, различила очертания старика, сидевшего перед входом. Он был абсолютно неподвижен, будто окаменел, и напомнил Гортензии зловещую прачку у дома Бульриха. Она еще тогда обругала бедняжку Хульду за трусость, но сейчас вера в камни, способные внезапно оживать, показалась Гортензии более чем оправданной. И все же она взяла себя в руки и позвала Одилия, надеясь, что у входа в узкий туннель сидит именно он, и никто иной.
Узнала она его, только подойдя так близко, что могла бы без труда дотронуться. Старик, похоже, ее не слышал, потому что и правда не двигался, больше похожий на каменную или деревянную скульптуру, сросшуюся с окружающими его стенами, а не на квенделя из плоти и крови.
Глядя на совершенно неподвижного Одилия, Гортензия засомневалась, жив ли он еще. Потом ей показалось, что издали доносится тихий звук, как будто что-то крадется, желая остаться незамеченным. Ей стало жутко, но она заставила себя посмотреть поверх головы Одилия в глубь туннеля. Возможно, за ней следили из темноты, но, как ни странно, страх отступил. Внезапное дуновение свежего ветра оживило ее чувства, и на мгновение она вспомнила утренний еловый лес, еще влажный после дождя и источающий пряный аромат.
Встряхнувшись, она вновь обратилась к старику Пфифферу. Когда она позвала его в этот раз, то с облегчением обнаружила, что он жив и шевелится. Вскоре, гораздо быстрее, чем она смела надеяться, ему удалось забраться вслед за ней в туннель.
– Что там было? – спросила она теперь, пока Звентибольд карабкался наверх.
Одилий поднял голову и заметил, что Гортензия пристально на него смотрит.
– Я никого не видела, кроме вас. Вы сидели совершенно неподвижно. А потом вдруг дунул холодный ветер и запахло хвоей, как осенью в сыром сосновом бору.
Старик Пфиффер задумчиво покачал головой.
– Я ничего и не помню, – ответил он, – какое-то гнетущее ощущение… Точно меня удерживали злые чары, а может, то была моя собственная слабость. Дорогая Гортензия, я от всего сердца благодарю тебя за то, что ты так храбро меня спасла! Без тебя я бы точно погиб…
Он не рассказал ей о сосновом аромате, который тоже почувствовал. Когда Одилий пытался подробнее припомнить те минуты, ему казалось, что там был кто-то еще, благодаря кому он смог освободиться и дойти до этой пещеры с Карлманом и Звентибольдом.
Гортензия, в свою очередь, оставила мысли при себе. Она лишь кивнула старику и повторила прежний вопрос:
– Так вы сможете туда забраться?
Одилий посмотрел на упорно продвигавшегося к потолку Звентибольда и сказал, пытаясь наполнить голос обычной решительностью:
– Конечно, чего же мы ждем?
Следующим на карниз отправили Карлмана, предварительно снабдив бесконечными напутствиями держаться крепко и немедленно сообщить, если потребуется помощь.
– Не так уж и высоко, – отмахнулся молодой квендель от преувеличенной заботы. В конце концов, этой ночью они преодолевали и не такие трудности. – Мы с Эппелином и ребятами забираемся на деревья раза в три выше.
– Тем хуже для тебя! – рявкнула Гортензия, настаивая на том, чтобы поддерживать Карлмана снизу, пока она сможет дотянуться.
– Оставь мальчика в покое, – услышала она голос Одилия. – Лучше сама ступай за ним следом. А я пойду последним, наверняка буду забираться медленнее всех.
Гортензия задумчиво качнула головой.
– Ну нет, следующим пойдете вы, а я – последней. Так я сразу узнаю, если вы устанете на полпути. – Она вздохнула и неуверенно улыбнулась. – Вы совершенно правы, Одилий. Мальчик справится сам, просто мы, старые грибы, истосковались по солнечному свету.
Вскоре все четверо путников оказались на узком карнизе и принялись медленно пробираться наверх. Руками они осторожно хватались за корни, которые иногда обрывались, и тогда требовалось немедленно искать новую опору, чтобы не сорваться вниз. В таких случаях квендели пугались и дружно вскрикивали.
– Ничего страшного, – растерянно отвечал тот, из-за кого начался переполох. Только старик Пфиффер ни разу не вскрикнул.
Пока они потихоньку пробирались к отверстию в потолке, Гортензия думала о том, как им выбраться, когда они дойдут до цели. А Биттерлинг, который лез первым и поднялся уже довольно высоко, размышлял по пути, что отныне мыслит категориями, о которых ни один квендель и понятия не имеет. «За эту ночь мы сильно изменились», – пришло ему в голову, и черная волна грусти нахлынула на него при мысли о судьбе кузена Бульриха. Однако он приказал себе отложить на потом печальные мысли и осторожно повернул голову влево, чтобы увидеть синее утреннее небо.
Когда они добрались примерно до половины пути, снаружи снова послышался лай, а затем голос Гизила Моттифорда:
– Тоби, к ноге! И не отходи от меня!
В то же мгновение проем над путниками потемнел, потому что терьер просунул в него голову. Обнаружив, что путь в глубину перекрыт, Тоби возмутился и предупреждающе зарычал. Ему показалось странным, что четыре квенделя стоят, прижавшись к стене, да еще так близко, словно они были одним существом, ползущим наверх медленно и задумчиво, как улитка в винограднике. Рычание перешло в угрожающий лай.
– Сию же минуту вылезай из кроличьей норы, горный ты гном! Подожди, вот я до тебя доберусь! И эти жалкие кусты меня не остановят! После завтрака отправлю Лауриха с топором, и он наведет здесь порядок!
Все в округе знали, что, когда
