Вадим Панов - Кардонийская петля

Спорить с этим замечанием было глупо, поэтому Селтих коротко мотнул головой:

– Пятнадцать тысяч, Фель, их было…

– Я знаю сколько, – отмахнулся председатель. – Знаю, но уже забыл. И ты забудь. Ты обязан быть твёрдым, как галанит.

– Вообще-то я кардониец.

– Не будешь как галанит, станешь им ненужен, – хмыкнул Дробинский. – Или спятишь. То есть всё равно станешь ненужен. Пятнадцать тысяч, двадцать, тридцать – не имеет значения. Сейчас ты должен думать о том, что я намерен договориться. Ты главный, потому что в твоей руке меч – армия. Я со своим кинжалом займу вторую строчку. Так что не мешай мне готовить почву для всеобщей радости по поводу твоего единоличного правления.

Поверить? Или нет? Селтих не ожидал такого поворота, а потому не находился с ответом, растерянно глядя на председателя КЧД. Довольный произведенным эффектом Дробинский тихонько рассмеялся и потрепал генерала по руке:

– Ответишь потом, Ере, тебе нужно тщательно обдумать услышанное. – Глотнул коньяка и как ни в чём не бывало осведомился: – Кстати, забыл спросить, что у нас с наступлением?

– «Линия Даркадо» действительно крепка, – медленно произнёс Селтих. – Пока я прощупываю оборону ударами.

– А волосатики?

– Огрызаются.

«Нежная моя Этна!

Теперь у тебя есть все основания презирать меня. Ненавидеть. Отказаться от моего имени. Теперь я выпачкался по уши…

Но это война, моя нежная Этна, мы её проигрываем, а потому пускаем в ход всё более тяжкое оружие. Я грязен, я весь в крови, зато мы держим оборону, не позволяя землеройкам добраться до Унигарта, а значит – до Ушера. И я больше не ищу прощения, я знаю, что не получу его.

После «Тикарской печи» мне было плохо. Теперь ещё хуже. Но я никому не признаюсь, я молча и честно исполняю свой долг. Наверное, поэтому они оставили именно Двадцать седьмой отряд: из-за того, что мы молча и честно исполняем свой долг. Мы пошли и сделали. Несколько недель назад мы затопили «Тикарскую печь», теперь же, подобно морякам древности, ищем ветра.

Ты уже слышала о «Безжалостных»?

Так вот, это мы.

Это я.

Я честно выполняю приказы.

Но пусть хранит тебя святая Марта от того, что мне приходится видеть. И уж тем более от того, что мне приходится делать…»

– Ветер!

– Ветер!!

На той стороне бешено лязгают металлические трещотки, разрывая уши и навевая страх. Воплей не слышно, однако Сантеро знает, что землеройки вопят:

– Ветер!!!

И улыбается.

Да, ветер. Идущий с Банира «зирв». На северном берегу Длинного Носа он дует часто, направление почти не меняет: от океана в глубь Приоты, и алхимикам там работается легко. На северном берегу Длинного Носа можно атаковать по нескольку раз в день, и трещотки землероек почти не умолкают. Предупреждают о надвигающейся беде, долбят по нервам, рвут их на части, не позволяя расслабиться. Здесь же, в центре перешейка, сложнее. Сюда «зирв» долетает нечасто, затихнуть может молниеносно, только что есть, и вот уже нет его, а потому каждый его вздох – удача, которой необходимо воспользоваться.

– Ветер!

На той стороне паника, и для неё есть все основания: «зирв» подхватывает и несёт с собой облака алхимических приветов от Двадцать седьмого отдельного отряда. Только теперь не огненные, а ядовитые. Огненные ждут своего часа в запасе, а сейчас алхимики воюют газом, мчатся туда, где должен проснуться «зирв», и газомёты выпускают приветы из оснащённых специальными баллонами «Азунд». «Зирв» – морской ветер, опытные ушерцы предсказывают его гораздо точнее землероек и за несколько часов узнают, куда нужно перебросить алхимиков. А землеройки врубают трещотки только после того, как начинают трепыхаться полосатые ветроуказатели. Бывает так, что землеройки не успевают среагировать, и тогда тяжёлый газ находит тех, кто не успел натянуть маску. Или же неплотно прижал её к лицу. Или порвал случайно. Ведь газу достаточно одной-единственной дырочки, чтобы найти того, кому не повезло… Которых с каждым днём становилось всё меньше.

Первые атаки были очень серьёзными, потери землероек исчислялись сотнями, ушерцы даже предприняли несколько удачных прорывов, выпрямив в нескольких местах линию фронта. Но потом у приотцев появились противогазы, защитные костюмы, и теперь атаки алхимиков не имели особого военного смысла. Они лишь держали землероек в постоянном напряжении. Изматывали. Доводили до исступления.

Тоже немало, если вдуматься.

– Удачный день.

– Неплохой.

Лицо фельдкапитана Цимке скрывает тяжёлая маска: резина, медь, трубки, стекло – ужасающая конструкция связана с очищающим коробом, и оттого Адам едва разбирает слова. Но всё-таки разбирает – привычка. В последнее время они так часто надевают противогазы, что появилась привычка разбирать сдавленные ими голоса.

– Хорошо, что у них тут «воздуха» не оказалось.

– Согласен.

Самое неприятное для отряда – ответные налёты аэропланов. Услышав трещотки, пилоты поднимают в воздух машины и с яростью охотничьих псов бросаются на поиски алхимиков.

Все ненавидят алхимиков.

Отряд прикрывают два «Клоро» с зенитными «Гаттасами», но этого мало, чтобы обеспечить настоящую защиту, поэтому ушерцы всегда с тревогой смотрят на небо. А вот на позиции землероек – спокойным взглядом профессионала.

Сантеро встаёт на башню и подносит к стёклам противогаза бинокль, тихонько матерится, снимает маску и повторяет манёвр.

– Нарушаешь.

– Мы тут отработали.

В словах есть смысл: алхимические облака уже далеко, «зирв» унёс их к приотцам, задул в окопы, в бронетяги, в лёгкие тех, кто не успел надеть противогаз. Тел в бинокль не видно, но Адам знает, что в траншеях лежат люди, и некоторые из них больше не встанут. Адам знает, что хорошо отработал, но не улыбается.

Он исполнил приказ. Не более.

– Позволишь начать с личного? – Маршал Тиурмачин вошёл в кабинет Дагомаро без доклада. И не просто вошёл: почти ворвался. Вопрос бросил резко, на грани оскорбления, и продолжил раньше, чем консул ответил: – Мои люди видели Киру в Запределье!

– Я знаю, что она там бывает, – хладнокровно отозвался Винчер.

И его спокойствие окончательно вывело старика из себя: