Сергей Малицкий - Юдоль
— Если бы она была в полусотне шагов, то была бы рядом, — уверенно сказал Кай.
— Что ж, — прошептала Пера, — когда-то я любила рискнуть. Жаль, закончилось это не лучшим образом. Но после этого вы немедленно уйдете.
Колдунья положила глинку на стол, взяла тонкий нож, провела им по запястью и вытянула вперед руку. И когда уже капля полетела вниз, ее лицо вдруг исказилось, на мгновение стало таким, каким его запомнил Кай в своем сне, — не слишком красивым, но юным, открытым, с тонкими губами и большими глазами, и рот искривился в крике, но капля уже долетела — и глинка раскалилась докрасна. Тут же глаза Перы помутнели, лицо обратилось вниз, спина выгнулась, затрещала, пошла буфами, и вот уже кто-то страшный словно начал душить в тисках туварсинскую колдунью, наружу вырвались, взметнулись два ослепительно-желтых рога, уперлись в потолок крохотной комнатки, и неведомое существо с тяжелым стоном осыпалось прахом.
Тяжело засопела, задышала, вытаращив глаза, Каттими.
— Пошли отсюда, пошли, — проговорил, чихнув от поднявшейся взвеси, Кай. — Пошли. Мы обещали уйти. Слушай, это ужасно, но как же теперь легко! Как прекрасно, когда жажда утолена!
Глава 14
Море Ватар
Каттими сидела на палубе и заговаривала веревку. Опустила ее в воду, вытянула за кончик внешний слой мотка, отрезала и выбросила, потом уронила в кувшин каплю крови с рассеченного пальца, опустила туда же нитку слюны, может быть, и еще что-то сотворила, но уж не на глазах Кая, и начала тянуть наружу по четверти локтя в день, напевая какие-то песни, нашептывая какие-то заклинания.
— Много прочнее предзимнего хмеля будет защищать, много прочнее, — шептала Каю на ухо. — И живое, и мертвое. Конечно, не бронзовое плетение, не стальное, ни от стрелы не прикроет, ни от заряда, но от пригляда точно. Может быть, тот же Хара посмотрит на свой меч и не узнает его?
Слушал Кай Каттими, да не слышал. Потому что через две недели пути — после легкой простуды и умеренного кровохарканья, после морской болезни, которая ощутимо сэкономила купленные на пристани в Туварсе продукты, после двух дней безрезультатных поисков в Аке Ваштая, оказавшегося великовозрастным шалопаем, который горазд был отправиться бродить по дорогам Текана то на год, то на два, — случилось то, чего Кай давно опасался, но чего хотел, может быть, сильнее всего прочего. В крохотной каютке, за которую хозяин корабля содрал с молодой пары пять монет серебра до Хурная без еды из общего котла, да с уговором доплаты еще пяти монет, если странники решатся отправиться той же посудиной вверх по Хапе до Зены, сердце охотника дрогнуло. А может, и не сердце. И ведь Каттими и усилий в этот раз прилагать не пришлось. Всего-то и забот было — зачерпнуть из-за борта холодной морской воды, выгнать из каютки Кая, раздеться донага, ополоснуться, повизгивая от ледяных брызг, растереть кожу ветхой тряпицей да натянуть на голое тело одну из рубах охотника, как раз ту, застиранную, с отверстием на груди и на спине. А когда спутник, раздраженный долгим стоянием в тесном коридорчике, вернулся в каюту, обнаружить, что рубаха слишком коротка, потянуть ее в смятении к коленям, обнажить грудь да увидеть остановившийся взгляд исхудавшего зеленоглазого охотника, который не на грудь девчонки смотрел, а на белесые линии заживших шрамов. Увидеть да положить руку ему на плечо и без всякого умысла прошептать:
— Брось. Я и забыла уже. Зажило все давно. Не чувствую почти ничего. Хочешь потрогать?
И ведь протянул руку. И потрогал. И сдвинул ладонь чуть ниже, уставившись точно в глаза, будто высмотреть там что-то пытался. А уж потом словно все само собой получилось. И чего, спрашивается, опасался, что не осталось удали в израненном теле, не просто осталась, а ожила с прибытком.
И вот теперь Кай сидел под звенящими от порывов ветра канатами на носу кораблика, что тащил из Туварсы в Хурнай бочки с вином, мешки с изюмом, бутыли с винным уксусом, ящики с виноградным сахаром и тюки с шелком, и смотрел не отрываясь на девчонку со все еще короткой стрижкой, которая, правда, уже закрывала тонкую, длинную шею, и думал, что убьет всякого, кто не только стрелой будет выцеливать свалившееся на зеленоглазого счастье, а хотя бы помыслит о подобном.
— Как раз до Хурная закончу, — засмеялась Каттими, которая и в самом деле словно расцвела в последние дни. — Оплету и твой меч, и еще на браслетики и на ожерелья для обоих останется. А то ведь этот крылатый колдун, что на нас когтистых уродов насылал, крепко подсушил хмельные веночки. Никуда они теперь не годятся.
Кай поднял голову и в который раз окинул взглядом красноватый небосвод. Чайки над кораблем кружились, но черной тени не было. Ни днем ни ночью. Почувствовал бы. Хотя что он мог еще чувствовать ночью, кроме сладкой жажды, которую не уставал утолять, но избавляться от которой не собирался?
— Домишко-то есть в Хурнае? — попытался завести с ними разговор невысокий черноволосый купец Пай, который загрузил в трюм кораблика десять мешков шелка и ежеутренне спускался к ним, чтобы убедиться в их несомненной сухости и сохранности, и довольствовался, как и его спутники, крохотной каюткой, правда, пользовался общим корабельным котлом. Верно, скрип корабельной оснастки, ругань матросов да рык боцмана не мешали Паю быть в курсе тех звуков, что доносились из каюты соседей, поэтому попытки заговорить всякий раз предваряли сальные улыбки купца. Каттими мило улыбалась в ответ, но Кай готов был поклясться, что она скрывает за губами ядовитые клыки.
— У меня тоже домишка нет в Хурнае, — продолжил купец, как будто услышал ответ на первый вопрос, запахнул сплошь покрытый бисером кожух, кажется, гуще, чем у того же Аиша. — В Аке есть, но я там редко бываю. Не нравится мне Ак. Сухой город. Не в смысле погоды, а скучный. В Хилане интересно, в Зене. Особенно в Зене. Там народ всякий, да и уже то, что у города стен нет, только у замка, да и то не стена, а ограда, само собой располагает. Какого только народу нет. Иногда такого наслушаешься! Раньше, когда смотрители по городам за людьми следили, хуже было, а теперь такое всплывает! Вот будь у меня в достатке монет, чтобы лет так пять не дергаться, только бы и делал, что бродил по рынкам да разговоры записывал. А потом заказал бы дорогие свитки в серебряных футлярах, нанял бы писцов да записал все истории, как сказки от купца Пая. И был бы я самым знаменитым человеком во всем Текане на долгие годы. А на торговле что шелком, что шерстью — славы не составишь.
— Торопиться надо, записывать-то, — не сдержался, вступил в разговор Кай. — Говорят, в Хилане прорезался новый смотритель. А там и новый иша проклюнется, закончится Пагуба, и вернутся старые порядки.
