Варвара Шихарева - Чертополох. Излом
Несмотря на отчаянный клекот и окровавленную руку Антара, Ставгар таки умудрился поквитаться хотя бы с одним обидчиком, и даже толстая кожа перчаток «карающего» не спасла, – крылья упрямой птицы оказались спеленуты все той же мешковиной, а ноги обездвижены кожаными ремнями. Антар, недовольно бурча под нос тихие ругательства, теперь удерживал все еще недовольно клекочущего беркута в нужном для кормления положении, а Остен занялся отвергнутой Ставгаром дичью. Принеся плошку воды и напластовав снятую с заячьего бедра мышцу на маленькие куски, тысячник насадил одну мясную полоску на тонкую деревянную палочку и, обмакнув ее в воду, прищурившись, посмотрел на своего пернатого пленника.
– Ну что, начнем трапезничать? Как там крестьянки в селах говорят – за мамку, за татку, за деда с бабкой?
Возмущенный крик беркута стал ответом на эту более чем неудачную, с точки зрения Ставгара, шутку, а тысячник, перехватив птицу за раскрытый клюв, аккуратно пропихнул ей в глотку заранее заготовленный кусок мяса, который волей-неволей пришлось глотать.
– Вот и славно. Будем считать, что первую ложку ты съел за вашего князя Лезмета. А вот следующая будет… – выбирая, какую мясную полоску насадить на прут в этот раз, Остен ненадолго замолк, но потом, определившись с выбором, произнес: – За нашего Владыку Арвигена, – и в клюв беркуту быстро пропихнули еще один кусок дичины…
Далее все пошло уже по накатанной, и как ни противился Бжестров подобному кормлению, как ни сверкал сердито глазами на своих мучителей, в течение следующего получаса ему пришлось откушать мяса не только за князей всего Ирия, но еще и за Антара, за самого тысячника и даже за своего родителя, вырастившего столь непутевого сына. Единственной, кого ни разу не упомянули во время этой принудительной трапезы, была лесовичка, но Ставгар и без этого был унижен до крайности, а горечь от собственного бессилия мешалась в его естестве с ощущением ленивой сытости, да и сам вкус сырого мяса не вызывал в нем более отвращения, и это пугало Владетеля, подтверждая его худшие подозрения. Птичье тело жило собственными устремлениями и вкусами, не имеющими ничего общего с человеческими.
ОлдерКогда дверь за вышедшими в коридор воинами закрылась, Антар, еще раз взглянув в забранное решеткой оконце на замершего в углу беркута, со вздохом повернулся к поигрывающему ключами тысячнику.
– Эти слова… были лишними, глава. Крейговец никогда не простит тебе такой насмешки.
Вместо ответа Остен, подбросив ключи высоко вверх, поймал их левой рукой и лишь потом посмотрел на Чующего. Без гнева, но с усмешкой.
– Бжестров и так ненавидит меня за свой нынешний облик – его очередная обида ничего не изменит, Антар.
Но Чующий, услыхав такой ответ, лишь нахмурился пуще прежнего:
– Тогда запечатайте свое заклятье, глава. Не играйте с огнем – если ненависть крейговца так велика, то он опасен, даже будучи птицей. Ну а если Владетель вернет себе человеческий облик, то все может обернуться совсем худо. Он будет мстить, глава. И мстить жестоко.
Высказав свои опасения, Антар покаянно опустил голову – пожилой воин чувствовал, что, указывая Остену, ступил на слишком уж зыбкую почву, но тысячник остался таким же спокойным, как и раньше. Разве что едкая усмешка более не кривила его губы.
– Нет, Антар. Мне, конечно, отрадно, что ты так переживаешь за мою шкуру – у какого еще колдуна сыщется столь преданный ему Чующий, – но ничего менять не буду.
Если у Бжестрова хватит смекалки найти оставленную для него лазейку и людей, что смогут ему помочь, я лишь порадуюсь достойному противнику. Сам знаешь, какая шваль окружает меня в последнее время… Ну а если Ставгар так и не начнет думать головой, то у Владыки Арвигена появится новая любимая игрушка. Как видишь, я останусь в выгоде в любом случае. – Остен, тряхнув головой, направился прочь от двери, а Чующий молча последовал за своим главой.
На самом деле, разыгрывая представление с принудительным кормлением своего теперь уже пернатого пленника, тысячник преследовал не одну, а сразу несколько целей. Первая лежала на поверхности и была проста – дальнейшая голодовка беркута была крайне нежелательной, так что птицу действительно следовало накормить. Вторая заключалась в том, чтобы Ставгар перестал бунтовать против своего нового тела и начал прислушиваться к полученным вместе с ним навыкам и инстинктам, ну а третья… Владетелю следовало раз и навсегда уяснить, что выполнение приказа Остена для его самолюбия обойдется много дешевле, чем очередное неповиновение. Для тысячника не составит труда повернуть ситуацию так, что Ставгар триста раз успеет пожалеть о своей непокорности!
Расчет Олдера оказался верным – в течение следующих дней к принудительному кормлению ему пришлось прибегнуть еще два раза, зато потом, когда тысячник, зайдя к пленнику, положил перед птицей очередного освежеванного зайца, беркут, помедлив немного, придавил когтистой лапой гостинец и принялся клювом отрывать от тушки куски мяса. Ну а то, что делал он это нарочито медленно и словно бы нехотя, да еще время от времени награждал наблюдающего за трапезой тысячника полными ненависти взглядами, было уже не так уж и важно. Тем более что впереди перед Остеном стояла более сложная задача, а в Кабаний Клык примчался очередной гонец с посланием от Владыки Арвигена.
Очередное княжеское письмо было много пространнее и гораздо ласковее прежнего. Арвиген просил Олдера не брать дурного в голову из-за резких слов убогого, чрезмерно ворчливого старика, ведь он всегда был и остается лучшим полководцем Владыки, и этого ничто не изменит.
А еще Арвиген рад, что к его тысячнику вернулась способность шутить, утерянная им напрочь после гибели жены. У Остена еще будет возможность проявить эту заново обретенную способность по своем приезде в Милест на Праздник Свечей, а пока он волен вернуться к себе в имения. Князь не забыл, что после похода на Крейг тысячник остался без положенного отпуска, так что теперь у него будет несколько месяцев, дабы восстановить силы. Тем более что на границах Амэна царит покой.
Беркута же у него заберет и привезет в Милест уже отправленный в Кабаний Клык тысячник «Доблестных».
На этом, собственно, почти все указания князя и заканчивались, ведь далее начинались расспросы.
Каков нравом новообращенный беркут? Оправился ли уже от совершенного чародейства? Каков его вес? В хорошем ли состоянии когти и перья? Встал ли он уже на крыло? Достаточно ли злобен? Схож ли характер беркута с прежним – человеческим? Каковы его пристрастия в пище?..
Вопросов было еще множество – Арвиген, казалось, желал узнать о своей будущей игрушке все возможное и невозможное, а еще желал усмирить беркута лично.
Об этом говорила добавленная в конце приписка о том, что птицу, даже в случае непослушания, нельзя строго наказывать или касаться ее какой-либо магией. Воспитанием Владетеля… Да именно так Арвиген и собирался назвать своего ловчего беркута, будем заниматься лишь он сам. Задача же тысячников – сберечь птицу живой и здоровой.
Дочитав послание, Остен только и смог, что невесело покачать головой. Характер Арвигена он знал не понаслышке, так что притворная ласковость письма тысячника не обманула. Убрав все иносказания и витиеватости, Остен перевел слова Владыки, как «прочь с глаз моих до зимы». Князь вполне оценил то, как Олдер справился с поставленной перед ним задачей, да и сама идея обзавестись обладающей человеческим разумом птицей пришлась Арвигену по душе, но это совсем не означало, что в будущем князь не припомнит тысячнику его самовольства и не задаст ему еще более сложную задачу… Но это будет потом, не сейчас…
Оставшиеся до прибытия долженствующих забрать беркута посланцев князя дни Остен потратил на то, чтобы принудить Ставгара использовать данные ему крылья по назначению. Это оказалось и сложно, и легко одновременно, ведь Владетель, очевидно-таки смекнув, каким благом для него может оказаться полет, хотя и не особо противился требованиям Остена, но зато всячески пытался отомстить тысячнику и Антару.
Теперь беркут коротал часы не на усыпанном опилками полу, а на заготовленной ранее присаде или на подоконнике. Сердито нахохлившаяся птица не сводила немигающих желтых глаз с двери в свою темницу, терпеливо дожидаясь того момента, когда один из тюремщиков решит его навестить.
Первой жертвой изменившейся тактики беркута оказался Антар – войдя в камеру с новой порцией еды, он недоуменно огляделся, не увидев птицу на привычном месте… И едва не остался без глаза. Устроившийся на подоконнике Ставгар атаковал «карающего» стремительно и бесшумно, и спасло Антара лишь то, что это была первая охота едва вставшего на крыло беркута – Владетель просто-напросто промахнулся. Крыло хлестнуло воина по лицу, кривые когти проехались по плечу, разрывая рукав стеганой зимней куртки…
