Роберт Сальваторе - Древнейший
К этому времени все серьезные увечья были уже обработаны, и Кормик приложил душевный камень к распухшему лбу незнакомца. Они с Милкейлой снова принялись за работу, но раненый внезапно открыл глаза, дико взглянул на Кормика и схватил его за запястье. Бывший монах и девушка резко отпрянули, упали на землю и в испуге уставились на него.
— Нет! — вскричал незнакомец и попытался их остановить, но его силы тут же иссякли, ибо целители отняли душевный камень у него ото лба. — Сам… — умолял человек.
Его челюсть затряслась, из угла рта потекла слюна.
— Сдается мне, вы забыли положить обратно мозги, — язвительно заметил Маквиджик, явно развеселившийся при виде неожиданных и жалких попыток незнакомца сесть и даже что-то сказать.
— Самоцвет… — кричал он, протягивая руки к отпрянувшим целителям.
— Похоже, он выжил, потому что приземлился на голову, — сказал Маквиджик, и его товарищи захихикали.
— Он просит гематит, — догадался Кормик.
— Бедняга, — пожалела Милкейла.
Незнакомец заикался, пускал слюни и трясся так ужасно, что, казалось, вот-вот потеряет сознание.
— Дай ему камень, — предложила Милкейла. — Он не убежит с ним, — добавила она, заметив недоверчивый взгляд.
Кормик опустил душевный камень на трясущуюся ладонь незнакомца. В тот же миг раненый перестал содрогаться и с глубоким вздохом облегчения лег на землю.
Прошло некоторое время.
— Думаю, это убило его совсем, — заметил Маквиджик, но вдруг человек поднял руку и прижал самоцвет ко лбу. — Или нет, — пробормотал гном разочарованно.
Еще долго незнакомец лежал на земле без движения. Наконец он сел, причем с удивительной легкостью!
— Примите мою вечную благодарность, — не отнимая руки ото лба, произнес он с южным акцентом. — Да, я чудом найден в темном месте. Меня зовут Брансен.
Кажется, рана оказалась не смертельной, но все равно было очень больно. Так больно, что бедному Олконне только и оставалось, что озираться по сторонам, лишь бы не думать о вспоротом животе.
Ему удалось припрятать в ботинке нож. Без сомнения, меч был бы лучше, но и с ножом он рассчитывал управиться.
Великаны опускали Олконну, подвешенного за лодыжку на толстой веревке, все ниже в ледяную расщелину. Конечно, он боялся, но, проведя в сражениях всю сознательную жизнь и частенько встречаясь с врагом, превосходящим по силе, он всегда находил возможность если не победить, то хотя бы сбежать. Почему в этот раз должно быть иначе? Старец Бедден допустил ошибку, позволив Олконне оправиться после ранений, полученных в той битве, когда их схватили.
Размахивая ножом, парень заставил себя выпрямиться. Не мог же он сражаться, согнувшись пополам, кем бы ни оказалось чудовище!
Больше тридцати ярдов отделяло его теперь от края ущелья. Стало темнее, но Олконна по-прежнему мог видеть многочисленные уступы и неровности ледяной стены. Он медленно повернулся и постарался разглядеть их получше в надежде на то, что это может оказаться полезно.
— Быстрее, — одними губами пробормотал он.
Ему хотелось поскорее очутиться внизу и освободиться от веревки прежде, чем появится чудовище. В голове печальным эхом беспрестанно звучали слова Воны: «Каждый миг бесценен». Для Олконны, осторожного во всем, кроме битвы, они ничего не значили, пока ему не повстречалась Дикарка Ви. Теперь ему очень хотелось, чтобы его жизнь не оборвалась прямо сейчас, пожить еще хотя бы несколько лет так, как жила она.
В следующий миг послышался глухой рокот, как будто огромный камень катился с горы. Чудовище учуяло его кровь, в точности так, как предсказывал старый негодяй Бедден, перед тем как вспороть ему живот.
Олконна тихонько повернулся на веревке, всмотрелся в длинный ледяной коридор. Там вдали мелькнуло что-то огромное и ужасное. Но по инерции веревка продолжала крутиться. Тогда, превозмогая нечеловеческую боль, парень изогнулся и постарался рассмотреть приближавшегося монстра. Это был гигантский червь, точнее, гигантская гусеница, ибо по обоим бокам у нее было множество маленьких ног. Круглую черную зубастую пасть, которая не столько открывалась, сколько собиралась в складки, как у некоторых морских существ, предваряли огромные жвала, торчащие полукругом.
— Быстрее! — повторил Олконна, проклиная великанов, опускавших его так медленно.
Вдруг, словно в ответ на его слова, веревка остановилась.
Он висел в семи ярдах от земли, слишком высоко, чтобы попытаться освободиться. Падение с такой высоты сделало бы его абсолютно беспомощным перед монстром. Но Олконне показалось, что и чудовищу до него не достать. Он повернулся лицом к надвигающемуся кошмару.
«Они хотят, чтобы я истек кровью здесь, наверху», — подумал парень и решил, что перережет веревку и прыгнет на чудовище, когда оно окажется прямо под ним, и будь что будет!
Эта мысль пробудила в нем надежду, обратила страх в жажду действия, в жестокость, которой он учился всю жизнь. Но прежде чем Олконна успел понять, что происходит, монстр встал на хвост, словно кобра, и набросился на свою жертву.
Ввергнутый в шок, он хотел защититься ножом и даже не осознавал, что лишился оружия вместе с рукой, пока не увидел, как она исчезает в безобразной пасти червя!
Парень закричал. Не осталось ничего, только боль и беспомощность. Для такого человека, как Олконна, не было ничего хуже.
Но нет, это оказалось не самым страшным. Еще ужаснее звучали слова Воны, символ веры для нее и похоронный плач для него: «Каждый миг бесценен!»
Червь смаковал угощение. Олконна почувствовал не менее шести жалящих укусов и лишь потом соскользнул в вечную тьму.
Кормик сидел на борту лодки, вытащенной на песок, ссутулившись так, будто из него выпустили весь воздух. Перед ним вдоль берега нервно ходила туда-сюда Милкейла, не спуская глаз со странного человека в черном одеянии. Он только что сообщил им, что весь их мир скоро смоет с лица земли.
— Ты позволишь ему оставить душевный камень себе? — спросила наконец Кормика девушка.
— Это твой камень.
Шаманка остановилась и удивленно посмотрела на любимого.
— Я бы посоветовал тебе отдать самоцвет ему, — ответил Кормик. — Согласен, это самый главный камень, но ведь Брансен совершенно беспомощен без него, если он сказал правду.
— Зато с гематитом он двигается с ловкостью воина, — добавила Милкейла, и оба поглядели на своего нового знакомого, который проделал несколько тренировочных движений и поворотов с такой восхитительной точностью, какую они наблюдали впервые.
Кормик, прошедший серьезную школу боевых искусств в абелийском ордене, оценил умение Брансена и вынужден был признаться себе в том, что даже ему не удавалось достичь такого уровня концентрации.
