Первый закон: Кровь и железо. Прежде чем их повесят. Последний довод королей - Джо Аберкромби
– Его самого.
«Мастер-распорядитель королевского монетного двора. Влиятельный человек из влиятельной семьи. Очень крупная рыба. Слишком крупная, чтобы ловить ее в моем маленьком пруду. Рыба, имеющая могущественных друзей. Это очень опасно – арестовывать такого человека. Смертельно опасно».
– Позволено ли мне спросить почему?
– Нет, не позволено. Это моя забота. Сосредоточьтесь на том, чтобы вытащить из него признание.
– Признание в чем, архилектор?
– В коррупции и государственной измене, конечно же! Похоже, что наш друг мастер-распорядитель монетного двора был весьма опрометчив в некоторых своих частных действиях. Похоже, что он брал взятки. Что совместно с гильдией торговцев шелком он замышлял мошеннические операции в ущерб интересам короля. Было бы очень полезно, если бы какой-нибудь влиятельный член гильдии торговцев шелком случайно упомянул его имя в связи с каким-либо прискорбным вопросом.
«Вряд ли можно счесть простым совпадением то, что именно сейчас, когда мы разговариваем, один из влиятельных членов гильдии торговцев шелком сидит у меня в комнате для допросов».
Глокта пожал плечами:
– Когда у людей развязывается язык, на поверхность выплывают самые невероятные имена.
– Ну и хорошо. – Архилектор взмахнул рукой. – Можете идти, инквизитор. Я приду к вам за признанием Тойфеля завтра, в это же время. Лучше, чтобы к тому моменту оно у вас уже имелось на руках.
Тяжело дыша, Глокта брел по коридору обратно к своему кабинету.
«Вдох. Выдох. Спокойствие».
Он и не надеялся покинуть эту комнату живым.
«И вот теперь оказывается, что я причастен к судьбам сильных мира сего. Персональное поручение от архилектора Сульта: выбить признание в государственной измене у одного из самых важных чиновников Союза. Какие могущественные люди. Но долговечно ли их могущество? И почему именно я? Потому, что я умею это делать? Или потому, что мной можно пожертвовать?»
– Я приношу свои самые искренние извинения – сегодня нас постоянно прерывают. Входят, выходят. Просто бардак какой-то!
Реус скривил в печальной улыбке разбитые, вспухшие губы. «Улыбаться в такой момент – это просто чудо. Однако всему приходит конец».
– Будем откровенны, Реус. Никто не явится тебе на помощь. Ни сегодня, ни завтра, ни когда-либо потом. Ты подпишешь признание. Однако ты можешь выбрать – когда именно ты его подпишешь и в каком состоянии будешь к тому моменту. Клянусь, если станешь тянуть время, ты ничего не приобретешь. Кроме мучений. Этого добра у нас предостаточно.
Трудно было различить выражение залитого кровью лица Реуса, но его плечи опустились. Дрожащей рукой он окунул перо в чернильницу и слегка наклонным почерком написал свое имя внизу листа с признанием.
«Я снова победил. И что, у меня меньше болит нога? Может, у меня снова выросли зубы? Помогло ли мне то, что я уничтожил человека, которого когда-то звал своим другом? Зачем же я делаю это?»
Скрип пера по бумаге был ему единственным ответом.
– Превосходно, – проговорил Глокта. Практик Иней передал ему лист. – А здесь что, список твоих соучастников?
Он лениво пробежал взглядом по именам: «Горстка младших торговцев шелком, три капитана кораблей, офицер городской стражи, пара незначительных таможенных служащих. До чего скучный рецепт. Не добавить ли нам немного перца?»
Глокта развернул лист и сунул его обратно через стол.
– Впиши имя Сеппа дан Тойфеля, Реус.
Толстяк в замешательстве посмотрел на него.
– Мастера-распорядителя монетного двора? – промямлил он распухшими губами.
– Именно.
– Но я никогда с ним не встречался!
– И что? – резко спросил Глокта. – Делай, как я тебе сказал.
Реус медлил, его рот был приоткрыт.
– Пиши, жирная свинья.
Практик Иней хрустнул суставами пальцев. Реус облизнул губы.
– Сепп… дан… Тойфель, – бормотал он, вписывая имя в лист.
– Превосходно. – Глокта аккуратно прикрыл крышкой свои ужасно-прекрасные инструменты. – Я рад за нас обоих, что это нам сегодня не понадобится.
Иней защелкнул наручники на запястьях пленника, поставил его на ноги и повел к двери в заднем конце комнаты.
– И что теперь? – крикнул Реус через плечо.
– Инглия, Реус, Инглия. Не забудь прихватить с собой теплые вещи.
Иней вывел пленника, и дверь со скрипом затворилась. Глокта посмотрел на список имен, который держал в руках. Имя Сеппа дан Тойфеля стояло в самом низу.
«Одно имя. На первый взгляд ничем не отличается от остальных… Тойфель. Всего лишь еще одно имя. Но какое опасное…»
Секутор ждал его снаружи в коридоре, как всегда улыбаясь.
– Толстяка сплавим в канал?
– Нет, Секутор. Толстяка сплавим в Инглию на следующем же корабле.
– Вы сегодня милостиво настроены, инквизитор.
Глокта хмыкнул:
– Милостью был бы канал. Этот хряк не продержится на Севере и шести недель. Забудь о нем. Сегодня ночью нам предстоит арестовать Сеппа дан Тойфеля.
Секутор приподнял брови.
– Это не мастер-распорядитель монетного двора, случаем?
– Он самый. По чрезвычайному распоряжению его преосвященства архилектора Сульта. Похоже, он брал деньги у торговцев шелком.
– Ай-яй-яй, как не стыдно!
– Мы отправимся, как только стемнеет. Скажи Инею, чтобы был готов.
Худощавый практик кивнул, тряхнув длинными волосами. Глокта повернулся и заковылял по коридору; его трость клацала по замызганным плиткам пола, левая нога горела огнем.
«Зачем я делаю это? – снова и снова спрашивал он себя. – Зачем я делаю это?»
Никакого выбора
Логен проснулся и дернулся. Это неловкое движение наполнило тело болью. Он лежал в неудобной позе: шея вывернулась на чем-то твердом, колени подтянуты к груди. Логен приоткрыл припухшие глаза. Вокруг было темно, но откуда-то просачивался слабый отблеск – свет сквозь толщу снега.
Логен ощутил укол паники. Теперь он знал, где находится. Перед тем как забраться в эту крошечную пещеру, он сгреб ко входу побольше снега, чтобы удержать внутри тепло. А пока он спал, опять началась метель, и вход засыпало. Если снега навалило много – сугробы в рост человека, – то Логен никогда не выберется отсюда. Неужели он карабкался вверх из долины лишь для того, чтобы умереть в тесной дыре, где нельзя даже вытянуть ноги?
В отчаянии Логен принялся барахтаться в узком пространстве: разгребал сугроб онемевшими руками, двигался в снегу, сражался с ним, наносил яростные удары, бормотал под нос глухие проклятья. Свет хлынул в пещеру внезапно и пронзительно ярко. Логен отшвырнул последние комья снега и протиснулся наружу, на свежий воздух.
Небо было сверкающе-голубым, над головой пылало солнце. Логен поднял к нему лицо, закрыв слезящиеся глаза, и позволил свету омыть себя. Воздух в гортани был холодным до боли, он резал горло. Рот Логена пересох, словно туда набилась пыль, язык превратился в шершавый кусок дерева. Он зачерпнул пригоршню снега и затолкал в рот. Снег растаял, и Логен
