Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой - Петр Ингвин
– Запомнили, – сказал Малик.
Царевич нехорошо поморщился, но смолчал.
Я сообразил: попав сюда, в чужой мир, с первой же секунды наша четверка все время распадалась. Всего-то требовалось держаться вместе. Век живи, век учись.
Гордей вновь обернулся к нам, «ангелам».
– Там – озеро. – Он указал на гигантские развесистые ветви чуть в стороне. – За деревом, в низинке. Смойте грязь и кровь. Помоетесь сами, или вам выделить мойщиков? – Его жесткие губы скривились, бородка надменно выпятилась: – К сожалению, здесь только бойники. Прошу простить, не хотелось бы, чтобы их грязные лапы…
– Конечно! – в унисон воскликнули мы с Томой.
И, переглянувшись, подавились смешком.
– Не переживайте, мы ценим вашу заботу, – дипломатично объявил я. – Естественно, мы помоемся сами. Только сначала позаботимся о друзьях, их раны…
– О них не беспокойтесь. Озеро маленькое, ангелам должна достаться чистая вода, поэтому остальные отправятся туда после вас. Раненого принесут. Вот, возьмите еще. – Из лежавшего рядом мешка Гордей вынул розово-(кто бы сомневался)-фиолетовые шаровары, прикинул на глаз, подойдут ли нам по размеру, затем протянул вторые такие же. – Свои тряпки бросьте на берегу, их заберут. Идите. Я выставлю охрану по кругу, вдруг снова волки или… – Оборвав сам себя, он покосился на нас и почти приказал: – Идите же.
– Мм… – замялась Тома.
– Иди первой, – предложил я.
– После тебя, – не согласилась она. – Гляну, что там с Шуриком. С повязок опять капает.
Озерцо оказалось малюсеньким и мелким. Не озеро, а, скорее, большая лужа метров пяти в диаметре. Чтобы добраться до воды, пришлось спуститься по заросшему травой крутому склону на метр-полтора. Словно в воронку от мощного снаряда.
Прежде, чем раздеться, я осмотрелся. Где-то рядом стояли охранники, но мне снизу не видно их, им сверху – меня. Если тревожные ожидания Гордея оправдаются, и кто-то нападет, мне придется долго выбираться на «большую землю» и разбираться там, что к чему.
Дно обжигало холодом из бьющего ключа. Кожа млела, с невыразимым восторгом освобождаясь от пота, грязи и крови, руки терли и скребли. Нижняя половина тела начала подмерзать. Я торопился, но не потому, что мерз, а чтобы очередь быстрее дошла до раненого. Одеваясь, жилетку и штаны я, как приказали, оставил в прибрежных кустах. Выданные цветные шаровары оказались необъятными – они удержались только при затягивании вшитой тесьмы на животе. Поверх халата я приладил на пояс отобранные у царевича ножны для отобранного еще ранее ножа, Гордей отдал их без возражений. А бойник ворчал, когда Тома снимала с его талии узкий кожаный футлярчик. Потом ворчал второй, чей нож забрал себе царевич взамен того, который он отдал мне.
Вставив подмерзшие ноги в обувку, я шмыгнул назад. Гордей что-то выспрашивал у Томы. Ее лицо сосредоточенно замерло, пальцы перебирали и потирали друг друга, ступня кружила по примятой траве. Радостный вскрик возвестил мое появление, и Тома умчалась к долгожданной воде.
Царевич указал на место рядом с собой.
– Сколько вам зим?
Мне стало смешно.
– Лет?
– У вас так? – Гордей осекся и кивнул, не собираясь выслушивать объяснения.
Ну, еще бы. «Не слушать ангелов. Не спрашивать о Том мире. Кто слушал, да будет вырван его язык или отсечена голова». Чудесный закон.
– Мне пятнадцать… – увидев, как взлетают брови царевича (дурак, он же сейчас Тому опрашивал), я быстро закончил: – почти. А Томе уже.
– А как со здоровьем?
– Ничем не болеем. А что?
– Это прекрасно. Читать умеешь?
– Естественно.
– Прочти.
Он протянул кусочек кожи с начертанной витиеватой кириллицей фразой «Алле хвала».
– Алле хвала.
– А сколько бойников в моем отряде?
Бойниками, как уже стало понятно, он называл копейщиков в белых балахонах.
– Восемь. – Я сразу поправился: – Без командира.
– А если бы их было в три раза больше?
– Двадцать четыре.
Мгновенные ответы, выданные без раздумий, вызвали почти детский восторг:
– А если половину убьют?
– Двенадцать.
Довольная улыбка расплылась по бородатой физиономии царевича:
– Вас ждет великое будущее.
Если это экзамен – мы попали куда надо. Здесь я интеллектуальный Гулливер среди лилипутов, Эйнштейн и Перельман в одном флаконе. А помимо таблицы умножения я знаю когнитивный диссонанс, осциллограф, косинус, адронный коллайдер и много других умных слов.
По траве зашлепали шаги: вернулась Тома. Чистая, довольная. Бойники понесли к воде матерившегося Шурика, он требовал не кантовать, а бросить и дать умереть спокойно. И Малика захватили – мыться и помогать мыть Шурика.
Местные жители оказались мастерами на все руки. На костре, с которого уже сняли котел, некоторое время прокаливались бронзовые иглы, затем из мешка достали чем-то пропитанную вонючую нить. Отмытого Шурика водрузили на место и принялись споро зашивать ему рваные раны, не обращая внимания на вопли и конвульсивные дергания.
– Если это медицина, тогда что такое бардак? – орал Шурик. – Они делают мне так хорошо, как я бы им сделал на голову с тем же удовольствием. У них есть антибиотики?
– Есть кое-что лучше, – хмыкнул наблюдавший за процессом Малик.
Раны присыпали пеплом и каким-то травяным порошком из мешочка.
В момент особенно сильного крика Тома не выдержала. Ее колени опустились возле головы несчастного, ладони взяли бесновавшегося пациента за щеки, лицо склонилось, а губы… Губы впились в неистовствовавший рот, вмиг смирили, обняли, впитали, успокоили… и еще раз нежно поцеловали на прощание.
Тома виновато оглянулась на меня:
– Он так кричал…
Я пожал плечами. С какой стати осуждать, кто я для этого? И если быть честным, отказался бы сам от такой же анестезии?
Малику на время мытья развязали руки, правда, приводить себя в порядок ему пришлось под направленными в лицо копьями бойников. Он сделал себе перевязку с небольшим количеством местного обеззараживателя. Его вновь связали.
Отходивший от операции Шурик теперь с видом усталого патриция возлежал у костра.
– Что скажете за наше прошлое? – полюбопытствовал он. – Мы же в прошлом? Я, конечно, бываю местами поц, но не настолько, чтобы брать халоймыс на постном масле.
– Переведи, – попросил я.
– Да, ерунда. Еще имею сказать, что хороший тухис тоже нахес.
– Тоже переведи, – вновь потребовал я.
– Да, – включилась и тут же смущенно выключилась из разговора Тома.
После внезапного порыва она старательно не смотрела в сторону одессита.
Ей Шурик отказать не смог. И тоже смутился.
– Это типа поговорки «горе не беда». Типа не беда, а даже как бы наоборот. Не беда. Горе. Да.
Тут Шурик увидел подтаскиваемый ему под бок долгожданный
