Елена Хаецкая - Заклинание Аркамона
Он кивнул Конану и удалился.
Киммериец проводил его глазами и повернулся к Рувио.
— Он вас ранил?
— Пустяки. — Молодой человек снова потер царапину на плече.
Что-то сверкнуло на солнце, да так ярко, что киммериец на миг прикрыл глаза. "Неужели почудилось? — подумал он. — Надо проверить!"
— Я помогу вам встать! — объявил Конан, протягивая руку Рувио.
— Благодарю.
Молодой человек схватил протянутую ему руку, и Конан обхватил пальцами его запястье.
— Браслет! — удивленно проговорил он, нащупав украшение, которое мгновение назад привлекло своим блеском его внимание. — Как странно, золотой.
— В этом нет ничего странного, — улыбнулся Рувио. — Богатые мужчины в Шадизаре часто обвешивают себя золотыми безделушками. Наверное, вам кажется это в диковину.
— Да, — сказал Конан. — В Киммерии единственное, что украшает мужчину, — это его меч. Железный, разумеется, а не золотой.
Рувио хмыкнул.
— Ну а мы здесь, кажется, чересчур изнежены.
— Глядя на вас, этого не скажешь, — прищурился Конан.
— Чистая видимость… Впрочем, этот браслет мне дорог вовсе не потому, что он золотой. Взгляните, какая изящная работа. Мне подарила его моя покойная невеста. Я ношу его в память о ней.
— Ясно, — сказал Конан.
Он не стал говорить Рувио, что совершенно такой же браслет вручила ему Эригона. Старуха явно бывала в этом доме и прежде. Браслет она точно украла отсюда. А может быть, в числе ее знакомцев — ювелир, изготовивший эту вещицу? Или же старуха имеет какое-то отношение к смерти Майры?
Конан неловко извинился перед Рувио и вернулся в покои к старухе. Она уже проснулась и встретила своего телохранителя радостно.
— Осмотрелись?
— Да.
— Вам понравился дом?
— Сад понравился мне больше. Кроме того, я видел обоих женихов Майры.
Старуха напряглась.
— Они оба здесь?
— Кажется, хозяин дома рассказывал вам об этом.
— Не помню… — Она потрясла головой и взглянула на Конана испуганно. — Кажется, я и впрямь теряю рассудок… Забываю самые простые вещи.
— В этом нет ничего удивительного, учитывая ваш возраст. Надеюсь, вы успеете найти бедняжку Майру до того, как помрете от старости. Это будет вашим последним — или единственным? — добрым делом в жизни.
— Да, да, — слабо покивала старуха. — Ну так что женихи?
— Говоря коротко, они подрались.
— Боги! Кто-нибудь ранен?
— Нет, разве что Рувио получил пару царапин.
— У Аркамона был нож. Я так и подумала.
— Нет ничего удивительного в том, что у знатного человека при себе нож, — возразил Конан. — И то, что он пустил его в ход, когда пришла нужда…
— Да, но ведь Рувио этого не сделал!
— У меня такое ощущение, будто и вы неравнодушны к Рувио.
Старуха устало опустила морщинистые веки. Видно было, как перекатываются ее глазные яблоки.
— Мужчины как дети, — сказала она. — Они любят игрушки. Старики тоже как дети и тоже любят игрушки…
— Кстати, об игрушка, — заговорил Конан. — Помните, любезная Эригона, тот браслет, который вы вручили мне в виде аванса? Красивый такой золотой браслет? Еще посоветовали не продавать его здесь, в Шадизаре, а потерпеть до какого-нибудь другого города, где эту вещицу никто не узнает…
Старуха молчала.
Конан наклонился над ней.
— И знаете что меня удивило сегодня, пожалуй, больше всего? На руке у Рувио точно такой же браслет.
— Что? — удивилась старуха, но так ненатурально, что даже очень простодушный человек вряд ли позволил бы ввести себя в заблуждение. — Какой еще браслет у Рувио? Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Я говорю о том, что Рувио имеет точно такую же безделушку, что и я. Откуда у него эта вещь?
— А он что говорит?
— Он сказал, что ему подарила Майра. В знак любви. А я думаю, он лжет. Я думаю…
— А я вообще не думаю! — объявила старуха. И запела весьма фривольную песенку, которую наверняка подхватила в кабаке Абулетеса.
Конан попытался еще раз вернуться к разговору о браслете, но тщетно: Эригона либо напевала, либо закатывала глаза и притворялась спящей, либо вдруг начинала хохотать, сотрясаясь всем своим истощенным телом. Последнее зрелище было настолько жутким и отвратительным, что киммериец в конце концов прекратил расспросы и оставил Эригону в одиночестве.
Завтрак приготовили прямо в саду, о чем Конану сообщила хихикающая служанка.
— Вы спите, мой господин? Сладко ли вам было в опочивальне с мумией?
— Прямо как в склепе, — буркнул киммериец.
— А вы ночевали в склепах?
— Чем я только не занимался в склепах, моя дорогая… Кстати, как тебя зовут? Мы с тобой, можно сказать, близкие друзья, а я до сих пор не выяснил, как мне тебя называть.
— "Дорогая" и «милая» — очень хорошие имена.
— Да, но слишком распространенные. Иной раз крикнешь наугад: «милая» — и бегут к тебе сразу пять служанок, две шлюхи, одна повивальная бабка и одна кошка…
— Не слишком-то вы вежливы, мой господин.
— Есть дела, в которых вежливость просто неуместна.
— Ладно, — служанка сделала вид, что обиделась, но не вытерпела и громко фыркнула от смеха. — Меня зовут Ильвара.
— Как тебя зовут? — переспросил Конан.
— Ильвара… А что?
— Красивое имя, — ответил варвар. — А что?
Она засмеялась и поцеловала его.
— Будите свою мумию, мой господин. Хозяин дома приглашает всех к завтраку. Накрыли в саду, по обыкновению. Дом-то разрушается. Здесь нужно много денег, чтобы все привести в порядок, вот хозяева и придумали: если у них в имении кто-то гостит, накрывать к столу прямо под деревьями. Мол, так роскошней. По мне, какая разница, но господин Ларен желает выглядеть эксцентричным, если уж не в состоянии выглядеть богатым…
Конан пожал плечами и принялся расталкивать старуху.
Она с трудом проморгалась. За ночь на ее ресницы налипли комочки гноя, так что ей пришлось очищать глаза пальцами.
— Старость не радость, — сообщила она, увидев Конана. — А безобразная внешность — вообще проклятие.
Киммерийцу показалось, что эта сентенция адресована лично ему, хотя старуха, несомненно, говорила о самой себе.
— Что-нибудь дурное за ночь случилось? — осведомилась она.
— Почему непременно дурное? — удивился Конан.
— Вы что же, голубчик, никого не обесчестили? — она выглядела недовольной. — Зря теряете время.
— Если верить Аркамону, то это Рувио обесчестил Майру, из-за чего та и утопилась.
— Сущее вранье! — сердито произнесла старуха. — Никто никого не… впрочем, это к делу не относится. Подай мне одеться, раз уж эта бездельница Ильвара ушла.
